Аллигент
Шрифт:
Здесь живут люди, спят и едят, работают, рожают детей и растят семьи, умирают. Когда-
то, это место моя мама называла домом.
– Интересно, а когда вы начнете сходить с ума - говорит он.
– После того, как вы узнали все это так сразу.
– Я не собираюсь сходить с ума, говорю я, чувствуя, что защищаюсь. Хотя, думаю, что уже это сделала, но я не собираюсь признаваться в этом.
Мэттьюс пожимает плечами.
– Я бы сошел с ума. Однако это достаточно честно.
Я вижу вывеску, на которой написано ВХОД
– Послушай, одна из вещей, чем мой руководитель и я занимаемся - это генетическое тестирование, говорит Мэттьюс.
– Я бы хотел, чтобы ты и тот парень, сын Маркуса Итона?
– пришли ко мне для ДНК теста.
– Зачем?
– Из любопытства. Он пожимает плечами.
– Прежде мы не тестировали гены столь позднего поколения эксперимента, а ты и Тобиас, кажетесь какими то...... необычными, в проявления определенных вещей. Я поднимаю брови.
– Ты, например, демонстрируешь необычную сопротивляемость сыворотке - большинство Дивергентов не могут этим похвастаться, говорит Мэттьюс
– А Тобиас может противостоять симуляциям, но не демонстрирует несколько других способностей характерных для Дивергента. Я могу объяснить это подробнее.
Я колеблюсь, не уверена, что хочу видеть свои гены, или Тобиаса, или сравнивать их, как будто это важно. Но Мэттьюс, кажется очень жаждет этого, практически как ребенок, и я понимаю любопытство.
– Я спрошу его, готов ли он к этому, - говорю я.- Но я бы хотела. Когда?
– Этим утром хорошо? говорит он.- Я могу зайти за вами в час или около того. Вас все равно не пустят в лабораторию без меня. Я киваю.
Внезапно я чувствую себя возбужденной, узнать больше о своих генах, это то же самое, что читать дневник моей матери: я получу часть ее обратно.
Глава 18. ТОБИАС
Это странно видеть людей, которых вы не очень хорошо знаете, утром с сонными глазами и складками от подушки на щеках; знать, что Кристина веселая утром, Питер просыпается с идеально ровными волосами, а Кара общается только ворча, медленно двигаясь, шаг за шагом, к кофе.
Первое, что я делаю, принимаю душ и переодеваюсь в одежду, которую они предоставляют нам, которая не сильно отличается от одежды к которой я привык, но все цвета сочетаются друг с другом, они ничего не значат для этих людей. Я ношу черную рубашку и синие джинсы и пытаюсь убедить себя, что это нормально, что я чувствую себя нормально, что я адаптируюсь.
Суд моего отца сегодня. Я еще не решил, собираюсь я смотреть его или нет.
Когда я возвращаюсь, Трис уже полностью одета, сидит на краю кровати, как будто она готова спрыгнуть с неё в любой момент. Так же, как Эвелин.
Я схватила булочку с подноса с завтраком, который кто-то нам принес, и сажусь напротив нее.
– Доброе
– Да, - говорит она, перенося свои ноги так, что они оказываются между моими.
– Зоя нашла меня утром у той большой скульптуры.
– Дэвид хотел мне что-то показать.
Она взяла стеклянный экран, лежащий рядом с ней. Он засветился, когда она прикоснулась к нему, показывая документ.
– Это файл моей матери. Судя по всему, она писала маленький дневник. Она подвинулась так, как будто было неудобно.
– Я еще не смотрела что там.
– Что ж,- я сказал, - Почему ты не читаешь его?
– Я не знаю. Она положила его обратно, и экран автоматически отключился.
– Я думаю, что боюсь этого.
Дети Отречения редко знают своих родителей в какой-либо значительной мере, потому что Отреченные родители никогда не проявляют себя так, как другие родители, когда их дети вырастают до определенного возраста. Они заворачивают себя в серую ткань доспехов и самоотверженные поступки, уверенные, что делиться - значит потакать собственным слабостям. Это не просто восстановленная часть мамы Трис; это первые и последние честные проблески той, кем Натали Приор действительно была.
Затем я понимаю, почему она так держится за него, как за магический предмет, который может раствориться в один момент. И почему она хочет сохранить его неоткрытым на некоторое время - это то же самое, что я чувствую насчет суда над моим отцом. Это может рассказать ей что-то, чего она не желает знать.
Я проследил за ее взглядом по комнате туда, где сидит Калеб, жуя кусок злака.
Мрачный, словно обиженный ребенок.
– Ты собираешься показать ему это?
– спрашиваю я.
Она не отвечает.
– Обычно я не сторонник говорить и показывать ему что-то,- говорю я.- Но в данном случае… это принадлежит не только тебе.
– Я знаю это, - сухо говорит она.
– Конечно я покажу ему это, но я хочу увидеть это первой.
Я не могу с этим поспорить. Большая часть моей жизни была потрачена на близкое хранение информации, проигрывание в моей голове снова и снова. Желание поделиться с кем-то это одно, а желание защититься - это естественно, как дыхание.
Она вздыхает, потом отламывает кусок булочки в моей руке. Я щелкаю по ее пальцам и она убирает их.
– Хэй, в пяти шагах справа от тебя их дополна.
– Тогда ты не должен жадничать, говорит она, улыбаясь.
– Справедливо.
Она притягивает меня к себе за рубашку и целует. Я держу ее подбородок рукой, пока отвечаю на поцелуй.
Тогда я заметил, что она крадет другой кусок маффина, я оторвался и посмотрел на нее.
– Серьезно.
– говорю я.
– Я принесу тебе один со стола. Это займет всего секунду.
Она усмехнулась.
– Есть кое-что, о чем я хотела тебя спросить. Ты хочешь сегодня утром сделать маленький генетический тест?