Алмазные дни с Ошо. Новая алмазная сутра

Шуньо Прем

Мы зря тратим силы на борьбу с другими, зря их боимся. Наш страх настолько глубок, что мы изобрели атомное оружие. На самом деле есть только один пес, а остальное – его отражения.

Поэтому, Четана, не стоит так напрягать ум. Не думай об этом, иначе ты еще больше запутаешься. Лучше начни наблюдать и осознавать, и ты увидишь, как вопросы исчезнут.

Я здесь не для того, чтобы решать твои проблемы, я здесь для того, чтобы освободить тебя от проблем, а это два совершенно разных подхода» («Путь Мистика»).

Если бы мы не задавали ему вопросов, он бы все время молчал. Когда же он говорил, то рассказывал нам о великих тайнах и секретах древних мудрецов. Однажды я слышала, как он сказал: «Несмотря на то, что многие мои слова проходят мимо вас, все

же я буду говорить». Мне казалось, что он должен сказать все, что мог, потому что его дни были сочтены.

Я говорила с Рафием о здоровье Ошо, и он вспомнил историю, которую Ошо нам много раз рассказывал:

«Гаутама Будда и его ученик Ананда гуляли как-то в осеннем лесу и беседовали. Ананда спросил Будду, рассказал ли тот обо всем, или что-то осталось тайной? К тому времени Будда говорил с учениками уже сорок лет. Будда наклонился и поднял целую охапку опавших листьев. Указывая на охапку, он сказал: „Видишь эти листья у меня в руке? Это то, что я вам рассказал“. Другой рукой он указал на листья, оставшиеся на земле: „А это то, что осталось тайной“».

Рафию казалось, что в Уругвае Ошо поднял целую охапку листьев, подбросил их вверх, и теперь они дождем осыпаются на учеников, находящихся рядом.

«Истина – это чистое сознание», – говорил Ошо.

Теперь он почти не шутил, но это не значит, что во время дискурсов мы не смеялись. Однажды мы смеялись так, что не могли остановиться. Помню, как я смотрела на людей, сидевших в комнате, и увидела Хасью. Стоило нам взглянуть друг на друга, и мы рассмеялись, от этого рассмеялись и все присутствующие. Мы держались за животы еще долго после того, как Ошо отпустил какую-то шутку и уже говорил о чем-то довольно «серьезном». Японка Гита смеялась заливистым, чрезвычайно заразительным смехом. Каждый раз, слыша ее смех, Ошо не мог удержаться. Он переставал говорить, и мы просто вместе смеялись, практически без причины. Остальные подхватывали, и в итоге мы превращались в один сплошной смех. Ошо говорил, что смех – это величайшее явление духовности:

«Смех Мастера и смех ученика обладают одним и тем же свойством, одной и той же ценностью. Между ними нет никакой разницы. Во всем остальном Мастер и ученик отличаются друг от друга. Ученик учится, блуждая во тьме, в то время как Мастер полон света, ему не нужно идти на ощупь. Но будь ты во тьме или полон света, вас объединяет смех.

Для меня смех – это высшее духовное качество, именно с помощью смеха происходит встреча невежды с просветленным» («Передача лампы»).

Когда Гита смеялась, у нее устанавливались свои, особые отношения с Мастером. У Миларепы тоже был уникальный способ быть близким с Ошо. Он постоянно задавал вопросы, слыша которые, Ошо не мог удержаться от смеха и постоянно подшучивал на Миларепой. То была великолепная игра.

Однако реальность внешнего мира давала о себе знать. У Ошо заканчивалась виза. И хотя было решено выдать Ошо вид на жительство, и мы даже подготовили заявление в прессе, на следующий день после принятия это решение было аннулировано. Сангинетти, президент Уругвая, получил уведомление из Вашингтона, в котором говорилось, что если Ошо поселится в Уругвае, то обещанных Америкой займов Уругваю не видать. Все просто!

Хасья и Джайеш постоянно куда-нибудь ездили. В воздухе витала идея пожить на океанском лайнере, и сначала Хасья и Джайеш уехали в Англию в надежде купить списанный самолет, а теперь они отправились в Гонконг присмотреть какое-нибудь судно. Но у Ошо голова кружилась, даже если при нем кто-то качался на качелях, так что идея с лайнером оказалась не самой лучшей. Однако, несмотря на это, Ошо увлеченно строил планы о том, как он будет жить на корабле. Я ни разу не видела, чтобы Ошо от чего-нибудь отказывался. Когда Хасья сказала, что жизнь на лайнере вредна для его здоровья, Ошо заявил: «Ну, если уж я приспособился к жизни на этой планете, то мое тело вполне привыкнет и к морской качке. По крайней мере, тогда вы будете свободны». Когда Хасья и Джайеш не путешествовали, они жили в Монтевидео у Маркоса, уругвайского

бизнесмена. У него были связи в правительственных кругах, и он мог нам помочь. Кроме того, у него было большое сердце. Он делал все возможное, чтобы Ошо остался в его стране.

Однажды Ошо позвал Вивек и Девараджа к себе в комнату и сказал, что больше не чувствует себя безопасно в Уругвае и хочет вернуться в Индию.

Для меня Уругвай тоже потерял свою прелесть, мне казалось, что мы вновь окружены врагами. И буквально через два дня полицейские, которые постоянно следили за нашим домом вот уже больше двух месяцев, неожиданно сняли наблюдение. Это было очень странно: может быть, кто-то замышлял какое-нибудь злодейство против Ошо, и полиция не хотела вмешиваться? Мы связались с местным отделом безопасности. И на этот раз мы сами попросили их охранять наш дом. Мы даже им заплатили.

Атмосфера накалялась. Хасья и Джайеш улетели в поисках нового пристанища, и теперь с властями контактировали Джон и чилийская саньясинка Изабель. Она недавно приехала и сразу занялась переговорами, только уже на другом уровне. Джону и Изабель не нравилось работать с Маркосом, и поэтому они больше общались со своим другом Альваресом, который тоже занимал какой-то высокий пост. Он был прекрасным человеком, саньясином, но я почему-то ему не доверяла. Он был каким-то уж слишком милым, каким-то слишком обаятельным.

Когда мы только прибыли в Уругвай, правительство этой страны получило из НАТО телефонограмму с надписью: «Секретная дипломатическая информация». Конечно, за всем стояли Соединенные Штаты. В сообщении говорилось, что мы (ученики Ошо) распространяем наркотики, торгуем алкоголем и занимаемся проституцией!

Однажды, уже в последние несколько недель нашего пребывания в Уругвае, перед воротами вновь появилась полиция. Они хотели обыскать дом. Мы слышали, что это было небезопасно – очень часто полицейские «подкидывают» наркотики неугодным людям, а потом обвиняют их в преступлении. У полицейских не было ордера на обыск, и мы их не пустили. Я помчалась наверх к Ошо, где он как раз говорил с Хасьей и Джайешем. Я вбежала и сказала, что внизу стоят полицейские. Ошо не моргнув глазом продолжал беседовать с нашими друзьями так же спокойно, как будто не произошло ничего особенного. Я вышла, и через пять минут появилась Хасья. Она сказала, что в итоге ей пришлось встать и сказать Ошо, что она просит прощения, но просто не может сосредоточиться, потому что только и думает о полицейских, и что ей необходимо пойти посмотреть, что творится внизу.

В конце концов полицейские ушли. И, тем не менее, наше положение в этой стране оставалось довольно шатким. К тому же Ошо сказал, что хочет уехать.

До конца поверить в предстоящие перемены было трудно. Во вторую неделю июня Альварес сообщил Джону и Изабель, что власти готовы продлить визу Ошо еще на полтора месяца, а после этого он почти наверняка получит вид на жительство. Для нас это была хорошая новость. Именно это мы и хотели услышать.

16 июня я отправилась в Монтевидео подлечить зубы и, как обычно, заскочила на минутку домой к Маркосу. Маркос открыл дверь, вид у него был испуганный. Он сказал, что слышал в высших кругах, что если Ошо не покинет Уругвай к 18 июня, то его арестуют. Президент Санигетти встречался в Вашингтоне с Рейганом и просил у Америки заем. Он впервые за много лет решился на такой шаг.

Я тут же помчалась обратно и выпалила эту новость Вивек. Она передала мои слова Ошо. Мы решили снять частный самолет и улететь.

Теперь все наши надежды были обращены на Ямайку. К вечеру я собрала вещи и рано утром вместе с Рафием уехала в аэропорт. Ошо с Вивек, Девараджем, Анандо и Мукти должны были лететь следом.

В тот день, когда Ошо улетал из Уругвая, в Министерстве внутренних дел телефон звонил каждый час. Звонили из Вашингтона и спрашивали, покинул ли Ошо страну. 18 июня в пять часов вечера на виллу позвонил Альварес и сказал, что получил телеграмму из Иммиграционного департамента. Ошо должен поставить штамп о выезде до пяти тридцати вечера, иначе его арестуют.