Алмазы Джека Потрошителя
Шрифт:
– Я не хочу тебя мучить.
И это правда. Наверное. Ты закрываешь глаза. Боль приходит изнутри. Она отвоевывает тело из небытия и разъедает невидимые путы. У тебя появляется надежда, но она исчезает быстро.
Боли слишком много.
– Скажи, – просит тот, которого ты считал другом. – И я освобожу тебя.
– Нет.
Тело горит. Город горит. Рыжее пламя скачет по
Тебя ждут.
Она стоит у окна, глядя на умирающий Лакхнау.
– Я вернулся, – говоришь ты ей. – Я принес тебе… вот, забери.
В твоих руках те самые алмазы, которые ты не сумел сберечь. Кэтти… Джон… Джон и Кэтти… Абберлину ничего не надо. Пусть эти двое будут свободны.
– Будь по-твоему. – Женщина в белом бьет тебя по ладони, и алмазы летят на узорчатый пол. – А ты останешься со мной.
– Да.
Ты свободен. Смерть обнимает тебя, и белые одеяния становятся красными.
– Кэтти? – Ты берешь ее за руку, касаясь губами пальцев. – Кэтти…
Запоздало вспоминаешь, что в Индии красное надевают невесты. И смеешься.
– Идем, – говорит она.
– Куда?
– К морю. Разве ты забыл? Нас ведь ждет море.
И какая разница, что это море – огня?
Тело инспектора Абберлина найдут на углу Бак-Роуд. Вскрытие покажет множественные внутренние кровоизлияния. Однако полиция, целиком сосредоточенная на убийстве Мэри Келли, не обратит внимания на эту, пусть и странную, но все же естественную, по общему убеждению, смерть.
В конце концов, Абберлина недолюбливали.
Улицы Лакхнау вымощены драгоценными камнями. Я падаю на колени и пытаюсь вырвать их из оправы мостовой, но камни не поддаются. Я сдираю ногти и кожу, стесываю пальцы в тщетной попытке добыть хотя бы один, самый крошечный алмаз, и бессильный, начинаю рыдать.
– Отчего ты плачешь? – Она всегда появляется неожиданно.
У нее лицо Мэри и рыжие волосы. На ней белое платье в красных кровяных пятнах. Порой они складываются в узор, порой остаются лишь пятнами.
– Я не могу вытащить камень! – жалуюсь я детским голосом.
Она качает головой и отворачивается. Уходит. Я бегу следом. Кричу:
– Стой!
Не слышит. Я должен позвать ее по имени. Но у смерти тысячи имен! И я просто бегу, пытаясь не выпускать ее из виду.
– Пожалуйста!
Она
– У меня не было другого выхода!
Обхожу ее, пытаясь заглянуть в лицо.
– Или он, или я! Думаешь, он оставил бы меня в покое? Нет! Зато я оставил в покое город! Мне больше не хочется убивать! Не хочется, ты это понимаешь? И значит, он победил!
Смерть смеется, но из глаз ее сыплются слезы, прозрачные, разноцветные, они на лету превращаются в алмазы. Я собираю их с земли.
Желтый. Синий. Красный. И зеленый тоже.
Камни возвращают меня в реальный мир, не обрывая нити размышлений.
Зеленый я продал, ведь нам с Мэри нужен дом попросторней. А красный и желтый оказались с трещинами. Пришлось разделить. Я попросил сделать моей саламандре красные глаза, а ювелир предложил изготовить и перстень в том же мотиве.
Что ж, идея неплоха. Своего рода память о том, что Абберлин выжил в пламени Лакхнау, а я – в огне собственного безумия.
У него есть заказчик и на синий камень, серьги вроде бы… продать? Оставить? Пока не решил. Не хочу думать о том, хватает иных забот: скоро дитя Мэри появится на свет. Я знаю, что будет оно светловолосым и светлокожим, но… пусть так. У меня появилась возможность вернуть долг.
Это больше того, на что я мог рассчитывать. Еще бы Смерть оставила меня в покое. Возможно, когда-нибудь… я очень надеюсь. И надеюсь, что Кэтти жива.
Море врезалось в берег. Волна за волной летели по камням, оставляя в зазорах песок и ленты водорослей. Здесь пахло гнилью и рыбой, а еще дымом – на скалах жгли костры. Чуть выше вздымалась в небеса башня-маяк. Сложенная из красного кирпича, она выделялась на фоне серого моря и серого же неба.
– Мама! Мама! – Фредди выскользнул из объятий и понесся по берегу.
Летели брызги и мелкие камни, кричали чайки.
– Он у вас такой непоседливый, Кэтти, – покачала головой миссис Эмори. – Небось характером в отца пошел.
– Да.
Кэтти затолкала рыжую прядку под чепец. А порыв ветра стер слезы.
– И хорошо. Я вот тоже гляну на своих и сердце отпускает, – миссис Эмори вытащила из корзины одеяло. Ее девочки, крупные, розовощекие, сноровисто помогали матери. Младшие расставляли приборы и снедь, старшая укачивала младенчика. – Оно-то и болит, что не вернется, не поглядит. А зато и ушел вроде бы не насовсем. Перед престолом Господним встретимся.