Алракцитовое сердце. Том II
Шрифт:
После еды Деян задремал, но крепко заснуть ему не дали: один из солдат – угрюмый мужчина по имени Хансек – растолкал его и указал на выход, у которого теперь топтались двое с носилками. Это были уже не бергичевцы: такие же пленные дарвенцы, поглядывавшие на изувеченных товарищей с ужасом и каким-то брезгливым сочувствием.
– С тобой говорить хотят. Велено доставить, как очнешься. – Хансек жестом подозвал дарвенских санитаров с носилками.
– На носилках мертвяков таскайте, а я еще живой, – сердито сказал Деян. – Дай костыль или крепкую палку: сам встану.
После еды слабость в теле
Хансек, рассудив, что препираться выйдет дольше, отдал приказ, и вскоре один из дарвенцев вернулся с парой грубо сколоченных костылей. Встать получилось лишь с третьего раза – но после нескольких шагов головокружение почти прошло: осталась только слабость и дурнота. Деян удовлетворенно хмыкнул.
– Ну, веди, чего вытаращился? – сказал он Хансеку, наблюдавшему за ним с недоверчивым изумлением. Бергичевца не сложно было понять: новоявленные калеки, ослабевшие от кровопотери и болей, растерянные, не понимающие, как держать равновесие, наверняка никогда прежде так быстро не вставали. Но не объяснять же было, что он проходит это уже во второй раз? И что «боевая рана» его – не рана вовсе.
– Покомандуй еще: язык укоротим, – огрызнулся Хансек и повел его к выходу из палатки.
Оказавшись снаружи, Деян огляделся и с легким недоумением осознал, что находится недалеко от того места, где последний раз себя помнит. Бергичевцы разбили лагерь на тех самых холмах, которые безуспешно оборонял гроссмейстер ен’Гарбдад, а тяжелораненых – и своих, и чужих – разместили в брошенных при отступлении дарвенских палатках.
Сослепу или спросонья могло показаться, что в лагере мало что изменилось. Два десятка пленных дарвенцев под присмотром нескольких солдат забрасывали землей тот самый оборонительный ров, который строили накануне. Но, подойдя ближе, Деян различил, что дно рва заполнено телами; с одной стороны – в синих бергичевских мундирах, с другой – в бежевых и черно-красных цветах дарвенцев.
– Марагар говорит – в смерти все равны, так что ни к чему копать вторую яму, – сказал Хансек.
– Да уж, ни к чему, – пробормотал Деян.
– IV –
Хансек подвел его к большому шатру; возможно, тому самому, что прежде занимал гроссмейстер ен’Гарбдад – если шатер восстановили после учиненных Големом разрушений.
– Тихо! – зачем-то прикрикнул у входа Хансек, хотя изнутри доносились глухие крики. – Иди за мной, и чтоб от меня – ни на шаг.
Деян пожал плечами. Даже если бы он по-прежнему стоял на двух ногах и мог сбежать – деваться ему было некуда. Синие мундиры бергичевцев больше не вызывали у него злости: Ивэр Нэб Гербен, «Марагар», был прав: сражение закончилось, и одной ямы на всех стало вполне достаточно.
Шатер внутри оказался заставлен полудюжиной столов с разложенными на них телами; лекари и помощники суетились вокруг. Привязанный к ближайшему столу детина рвался и стонал, разрывая зубами кляп, пока лекарь в кожаном фартуке прочищал огромную рану у него на боку.
Деяна передернуло; если бы он не помнил, что с ним когда-то проделывала старая Вильма, то вполне
– Ивэр-абан, вы приказывали… я привел, – нерешительно сказал Хансек. Шатер и происходящее на столе вызывали у солдата почтительный страх.
Но лекарь, занятый раной, даже не взглянул в их сторону.
– Вы приказывали привести этого человека к вам, Ивэр-абан! – повторил Хансек громче.
– Я слышал тебя. – Лекарь выпрямился и обернулся к ним.
Деян подивился – насколько тот огромен. Он был все же не настолько высок, как Джибанд, но почти на полголовы выше Деяна и очень широк в плечах. В его смуглом угрюмом лице с крупными правильными чертами было что-то бычье: низко надвинутый на лоб колпак, удерживавший волосы, вполне мог бы скрывать рога.
Но, конечно, скрывалось под ним нечто более обыденное и более отвратительное.
Деян криво усмехнулся. Марагару с его ростом и статью куда больше бы подошло быть воином, нежели врачевателем, и оттого, быть может, запачканный кровью кожаный фартук наводил на мысли о работе мясника, а не о лечении.
– Отведи его в мою палатку, Хансек, – приказал Марагар. Голос у него был низкий и грубый, с хрипотцой, но говорил он по-дарвенски намного четче, чем Харрана. – Я скоро приду.
Выходя, Деян нарочно выронил костыль и оглянулся, чтобы лучше рассмотреть лекаря, но Марагар уже снова склонился над распластанным на столе человеком; тот, наконец, затих – потерял сознание или умер.
Нужная палатка оказалась всего в двух десятках шагов: такая же серая, как и дарвенские офицерские укрытия, размером она была меньше большинства из них. Марагар, очевидно, занимал ее один и мало заботился об удобстве; внутри размещался маленький столик, табурет и лежанка. Деян попытался рассмотреть лежащие на столик книги, но Хансек грубо усадил его на табурет:
– Нечего тут глазеть! Не твоего ума дело.
– Не моего, – согласился Деян. Сесть было большим облегчением: он чувствовал себя так, будто шел без продыху три дня кряду. Обрубок, спасибо лекарям, почти не болел, но от снадобий голова была как ватой набита; он по-прежнему словно наблюдал за всем со стороны. Мысль о том, что Марагар, возможно, вскоре покончит с ним – и смерть эта не будет легкой – не трогала его. Никогда прежде он не чувствовал такого равнодушия к жизни, как теперь.
– Какой Самому в тебе интерес? А? – спросил Хансек уже более миролюбиво: ему скучно было стоять просто так.
– Знать не знаю, – соврал Деян.
Наверняка он не знал – но догадывался.
– V –
Облокотившись на стол, Деян упер голову в ладони и, должно быть, задремал ненадолго, потому как следующим, что он услышал, был хрипловатый голос лекаря:
– Вольно, Хансек. Возвращайся в охранение. Я позову, если будешь нужен.
– Как прикажете, Ивэр-абан, – отозвался Хансек.
Хлопнул полог палатки.
Деян открыл глаза и посмотрел на Марагара. Без окровавленного фартука и колпака хавбагский лекарь выглядел уже не так устрашающе; не более устрашающе, чем любой головорез. Уродливый шрам на лбу притягивал взгляд.