Алракцитовое сердце
Шрифт:
– Да, новое. Но почему бы и нет?
– Он картинно развел руками.
Деян уже задал корма курам и прибирал стол, когда вернулась Эльма, выходившая проведать Малуху с девочками у Солши. Старуха Шалфана снова посапывала на печи.
– Порядок: компот пьют, на ночь обещали запереться наглухо, - не дожидаясь вопроса, сказала Эльма с порога.
–
– И еще одно: на улице встретила внучку Лесоруба - она как раз сюда шла.
– Киан послал?
– Деян насторожился. Внучка Киана, миниатюрная веснушчатая девчушка, была тихой и стеснительной, и ей самой никакой надобности идти под ночь к Догжонам быть не могло.
– С чем?
– Она долго мялась, но передала дословно.
– Эльма подбоченилась и проговорила с выражением:
– "Сказать этому грамотею, чтоб не высовывался больше и писульки свои в печь сунул, пока энти пришлые по домам шариться не начали. А то голова - не нога, деревянную не приделаешь!" - Она улыбнулась.
– Вот так вот. Старик без грубости и доброго дела сделать не может. А ты, никак, думал, что Лесоруб с досады тебя под руку Голему подставить захочет? Да? Ох, Деян. По лицу вижу - так и думал...
Деян отвел взгляд. О чем он точно не думал, так это что Киан-Лесоруб начнет давать советы, как ему выкрутиться.
– Эх ты!
– Эльма взглянула с укоризной.
– Нельзя так о людях... Но разве в твоих записках есть что-то о развалинах?
– Нет, ни словом не упоминаются, если я сам чего не забыл.
– Деян в задумчивости поскреб подбородок. В коротких записях, которые он начал вести девять лет назад, чтобы не разучиться писать, ничего интересного для чародея не было.
– Но, может, лучше все-таки поберечься лишний раз. К тому же, если я его не послушаю, Киан точно обидится...
В маленькой комнате стоял невысокий столик для рукоделия: Деян иногда использовал его как письменный. В нижнем ящике хранилась стопка сшитых ниткой листов серой бумаги, пузырек со сделанными из алракцита чернилами, железное перо и подставка под него, хорошие восковые свечи с подсвечником. Все - подарки от друзей и соседей.
"Верно: нельзя так о людях. Пустая моя голова".
Деян сел за стол, запалил свечу и, раскрыв тетрадь, стал листать страницы. Заметки о рождениях и смертях, об урожае и погоде, о происшествиях: ничего особенного - повседневная орыжская жизнь. Строчка о рождении старшей дочери Петера. Строчка о рождении младшей. Размер подати на будущий год. Зимние бури и летняя засуха, погубившая клубнику; куриный мор. Ничего особенного: девять лет - двенадцать страниц убористым почерком...
Длинный список знакомых имен - мужчины и юноши, ушедшие с вербовщиками: братья, старые друзья, соседи.
Деян бережно провел рукой по странице.
– Завтра будет год.
– Как наши ушли?
– Да. Рано нынче дожди зарядили.
– Если большой нужды нет, то, может, и не стоит сжигать?
– Эльма, уловив его настроение, подошла сзади и положила руки ему на плечи.
– Ну, в конце концов, я ведь хотел "хоть что-нибудь" сделать. А эти бумаги... Не в них счастье.
– Но они - свидетельство нашего
– В каком-то смысле, так.
– Тогда - оставь, - решительно сказала Эльма.
– Оставлю.
Помолчали немного. Тихо было, только бился в стекло припозднившийся, опоздавший к солнцу мотылек.
Деян откупорил чернильницу. Пустого места на последнем начатом листе, к добру или к худу, но оставалось только на дату да на одну строку:
"Сего дня, в два часа пополудни, в Орыжь явились двое. Виду странного. Именуют себя Големом..."
Глава четвертая. Возвращение
Обычно подолгу мучавшийся бессонницей, в этот раз Деян уснул сразу, едва лишь отстегнул протез и растянулся на кровати: сказались облепиховка и усталость.
Ему снился заснеженный лес, окруженная орешником поляна. Небрежно слепленная крепость посреди нее: невысокая, в полроста, но вместо лоскутка-"знамени" на башне - насаженные на палку-флагшток, будто на вертел, тетрадные листы.
На поляне были все: Эльма и Петер, Кенек и Барм, Халек, братья, родители, даже Киан и Беон, Солша и Вакир. Игра шла который час, и пора было ей закончиться, но валил крупный снег, засыпая "волшебный круг" у крепости, заслоняя игроков. Никто не мог друг в друга попасть, отяжелевшие снежки падали на землю, не долетая до цели.
Сначала Деяну отчего-то не хотелось, чтобы игра заканчивалась; снег валил все сильнее, слепил. Сквозь белую пелену и вой ветра прорывались только смутные тени, смех, голоса. Трещали деревья, снежные шапки падали с веток с мягкими хлопками. Лаяли собаки, и кто-то кричал в лесу.
– Серая!
– попытался окликнуть Деян, но снег забился в рот, залепил глаза.
Что-то шло не так.
Он остался один в белой пустоте - бесполезный лже-чародей с глупым прозвищем Цапля. Вокруг выла пурга, и кто-то отчаянно кричал за ее стеной, кто-то бранился, проклиная все на свете. Что-то пошло не так. Когда? Почему?
"Что... Господь всемогущий!"
Деян рывком сел на лавке, сбросив одеяло. Поляна исчезла, белый холод сменился жаркой темнотой.
– Приснится же такое, мрак бы...
Он осекся. Где-то в Орыжи закричала женщина - надрывно, протяжно. Заснеженная поляна осталась сном. Но это ему не приснилось.
– Тихо. Не шуми. Не зажигай свет.
Напряженный шепот Эльмы доносился от окна: девушка сидела, накинув шаль поверх длинной ночной сорочки и приникнув к щели между занавесками.
– Голем вернулся?
– одними губами спросил Деян, наощупь пристегивая протез.
– Нет. Хуже.
"Что может быть хуже?"
Он, как сумел, тихо проковылял к окну. С улицы смутно слышались голоса. И среди них - бас Кенека Пабала.