Алракцитовое сердце
Шрифт:
"Это же Кен!
– молнией пронеслось в голове.
– Он ведь..."
Деян замешкался всего на мгновение - и на том отведенное Господом время закончилось.
Кенек заметил его, притаившуюся в темноте тень - отпрянул и ударил прикладом по колену, затем под дых и сбил с ног. Отбросил пинком молоток и упер ружье дулом в грудь.
"Всё?
– Деян ухватил за ружейный ствол, дернул в бок, но Кенек держал оружие крепко.
– Всё. Пора подыхать. Не повезло тебе со мной, Серая..."
– Вот жешь мать! И кто здесь такой храбрый да глупый?
– Кенек наклонился и ближе поднес лампу, которую так и не выпустил.
– Деян?! Ты?!
Лампа в руке
Но кое-что отличало Кенека от тех волков: сейчас в его глазах было жадное нетерпение. Он пробрался за частокол, и лишь шаг отделял его от добычи.
– Привет, Кен. Никогда не думал, что встретимся... в таких обстоятельствах, - прохрипел Деян, изобразив на лице улыбку. С большей охотой он бы плюнул бывшему другу в лицо, но нужно было потянуть время: вдруг Эльма все-таки одумалась и сейчас пробирается дворами к спасительной опушке. Пустая надежда, но все же...
И еще кое-что нужно было выяснить наверняка.
– Вот уж не ожидал!
– узнав его, Кенек чуть ослабил напор. Но удивление на его лице уже в следующий миг сменилось едва сдерживаемой яростью.
– Ты что здесь делаешь?
– Кен, ты давеча говорил, что "халупа хозяевам без надобности". Значит, Мажел и Нарех, они?..
– Деян не смог заставить себя сказать "погибли".
Глаза Кенека налились кровью и, казалось, могли выскочить из орбит.
– Я спросил. Что. Ты. Здесь. Делаешь?
– Это я желаю знать, что ты среди ночи делаешь в моем доме, Кенек Пабал.
– Голос Эльмы звучал так нарочито спокойно, что не приходилось сомневаться: внутри себя она дрожит от страха.
– И что за сброд ты привел с собой?
– Нехорошо. Надо бы повежливей с гостями, красавица, - хмыкнул мужик с перевязанной головой.
Деян был с ним почти согласен.
"Глупо, Серая. Или ты надеешься, что, если разозлить их, они покончат с тобой прежде, чем надругаются? Тоже глупо. Нужно было спасаться, пока был шанс".
Но, хотя бегать Эльма могла быстрее зайца, убегать она не умела вовсе.
– Они... Это мои товарищи, Эл, - Кенек выпрямился, отодвинув от груди Деяна ружье, и покосился на своих спутников. Голос его теперь звучал едва ли не смущенно.
– Мы служили вместе... раньше.
Деян попытался подняться, но кто-то из "товарищей" метко пнул его под ребра, и он вновь повалился на пол, вскрикнув от резкой от боли. Эльма встревоженно взглянула в его сторону; Деян жестом поспешил показать ей, что цел и невредим.
– Новые товарищи, да, Кен?
– нахмурившись, спросила Эльма.
– Что же случилось с прежними?
– Их больше нет, - просто ответил тот.
– Что?
– глупо переспросила Эльма.
– Навоевались, отвоевались, достались червякам и воронам! Барм, Халек, Изан, Мажел, Нарех, Вахек - никого из них нет больше!
–
– Кому свезло - тех нашпиговали свинцом, насадили на штыки, поджарили колдовством. Им еще повезло, да! Тем, кто не подыхал от заразы в ранах, не выл по три дня в госпитале, не изошел кровавым поносам, как Хал. Они все теперь кормят червей. Все!
– Мой брат?
– глухо спросила Эльма. Если ее прежняя напускная твердость и могла кого-то обмануть, то сейчас страх и растерянность, гнев, отчаяние - все проступило в ее голосе.
– Когда мы уходили, Петер был жив, - помедлив, с видимой неохотой ответил Кенек.
– Мы звали его уйти с нами, но...
– Да-да. Наш дорогой сержант!
– перебив Кенека, рыжебородый мужчина в рваной куртке на голое тело вышел на середину комнаты.
– Ну, сейчас-то сержант, как пить дать, уже в земле гниет. Бравый, сметливый, честный служака Петер.
– Голос рыжебородого так и сочился ядом.
– Который любит пошептаться с капитаном.
– Он нас выдал. Из-за него пришлось прорываться силой.
– Мужчина с перевязанной головой прошел следом. Говорил он тихо и вкрадчиво, но звучало это куда страшнее, чем крики Кенека.
– Мы с Барулом потеряли четверых друзей. Потому заслуживаем хорошей награды, как думаешь, красавица?
– Твой брат - дурак с навозом в голове!
– заорал Кенек.
– Отступаем с весны, не сегодня-завтра все в землю ляжем, а ему дальше воевать охота... Война!
– он разразился потоком ругательств.
– Можешь себе представить, как мы воевали, ты, женщина? Не можешь! Два дня без продыху месишь грязь, тайком жуешь ремень, душу отдать готов за плесневелый сухарь. А потом приходит приказ, и ты плетешься обратно, от усталости имени своего не помнишь, но оно тебе больше и нужно: к исходу второго дня вываливают из-за пригорка синезнаменные и палят в тебя из ружей, насаживают на пики, как свиней на вертела, давят лошадьми! А сверху жарят молнии, дождик до костей прожигает: колдуны плевать хотели, сколько своей пехоты вместе с чужой поляжет, они даже конницу не шибко берегут. И ты снова бежишь; даже радоваться, что жив, сил нет...
Он перевел дыхание и продолжил:
– В лагере глаз сомкнуть невозможно: в госпитальной палатке раненые воют. Воды нет, перевязок нет. Чем в такую палатку попасть - хуже только в плен... Еды нет, порядка нет, справедливости нет! Тебя отправляют в деревню за фуражом и секут за то, что вернулся ни с чем. А в той деревне четыре взвода до тебя побывало! Вместо амбаров - головешки; деревенские, кто еще не помер, ловят крыс и кожи вываривают. И в следующей так же. И в следующей. Скоро и тут, в Орыжи, будет так. Идем с нами, Эльма! Доверься мне, прошу... У нас получится. Война проиграна, хватит, навоевались!
– Кенек снова сорвался на крик.
– Да чтоб король и его прихвостни, чтоб вся эта благородная шваль, все выродки в чистых мундирах передохли! Чтоб их заставили жевать упряжь, а после разорвали лошадьми! Чтоб их сварили заживо! Да, мы сбежали, Эл. И мы дураки, немногим лучше Петера, сожри его волки, мы большие дураки, что не сбежали раньше! Бергичевцы наступают, первые отряды объявятся здесь еще до зимы; вы обречены... Но я пришел за тобой. Идем с нами! Мы с парнями при оружии - сумеем отбить лодку. Перережем глотки, выпустим кишки каждому, кто станет на пути! Уйдем за реку, дальше, как можно дальше, затеряемся среди других беглецов; знаешь, сколько их? Да откуда тебе знать, женщина! Но ты поймешь, едва увидишь... Как только парни отдохнут и наберут еды, уходим!