Альтеpнатива (Весна 1941)

Семенов Юлиан

Он взглянул на генконсула и не увидел в его глазах той колючей, хотя и уважительной настороженности, которая была, когда тот передавал оберштурмбанфюреру СС шифровку из Берлина. Фрейндту стало ясно, что шифровка никак не касается работы его учреждения, и он почувствовал, что Штирлиц неспроста позвонил в Сараево из его кабинета, оказывая ему этим знак истинно товарищеского доверия.

– Я отправлю телеграмму в Берлин, с вашего позволения?
– спросил Штирлиц.

– Конечно. Ее немедленно зашифруют.

– Не надо. У меня свой код. А вот молнией пусть передадут, за это истинное спасибо вам.

"Шелленбергу.

Идет

активная работа с Везичем по поводу русско-английских

контактов. Провожу беседы с русским ученым Родыгиным, который дал

согласие сотрудничать с нами. Нельзя ли встретиться с китайцем позже?

Штирлиц".

Штирлиц не знал, да и не мог, безусловно, знать о разговоре, который состоялся двадцать седьмого марта между Гейдрихом и Шелленбергом о возможном столкновении арийцев с азиатами на территории России, где-то за Уралом, после победы над большевиками. В суматохе дел Шелленберг не смог проследить за шифровками, которые он отправил в Лиссабон, Виши и Цюрих. Да и Гейдрих забыл об этом разговоре, потому что фюрер требовал ежедневных отчетов о том, как идет подготовка к югославской "Операции-25" и греческой "Марита". Однако после того, как Гальдер доложил Гитлеру, что передислокация войск практически закончена и что сейчас пошел отсчет на часы, фюрер вновь вернулся к детальному рассмотрению плана "Барбаросса" и в разговоре с Гиммлером поинтересовался, какие новости у специалистов по Дальнему Востоку, которые анализируют возможность и последствия встречи вермахта и желтых полчищ на территории России после блицкрига. Это особенно волновало Гитлера сейчас, поскольку агентура Риббентропа донесла, что министр иностранных дел Японии Мацуока ведет предварительные переговоры с Москвой, а цель этих переговоров, как предполагали эксперты, - заключение пакта о нейтралитете с Кремлем.

Значит, надо думать обо всех силах на Азиатском континенте, которые могут оказаться для Берлина противовесом в его отношениях с Токио.

Учитывая также сообщения о контактах русских и англичан в Белграде, необходимо было выяснить все о ситуации на Дальнем Востоке, и не только сегодняшней, очевидно, но и о той, которая может возникнуть в будущем. Фюрер дал понять Гиммлеру, что оптимальным вариантом было бы противопоставление двум европейским фронтам мощного фронта в Азии - этого Россия не выдержит.

Гиммлер вызвал Гейдриха; тот, в свою очередь, распек Шелленберга; и сразу же после разговора шефа РСХА с начальником политической разведки в разные города мира полетели шифровки с повторными запросами, и в ответах, полученных из двенадцати стран мира, фигурировала фамилия лингвиста Чжан Бо-ли, работавшего ныне в библиотеках Югославии после прохождения трехмесячной практики в Софии. Резидент СД в Виши сообщил, что, по сведениям, полученным от китайской агентуры, из тех, кто учился во французских университетах еще до начала войны, Чжан Бо-ли относится к тому типу ученых, которые занялись наукой, будучи отринутыми от практики политической борьбы, ибо сначала он примыкал к группе левых коммунистов, потом увлекся великоханьской, расистской доктриной, а затем уехал в Европу, чтобы написать монографию по истории китайской лингвистики и ее первородстве в сравнении с японской иероглификой.

"Штирлицу.

Вручить лично.

По поводу китайского ученого. Извольте выполнять приказы

немедленно и беспрекословно.

Шелленберг".

Штирлиц, чертыхаясь, взял мощный "мерседес", любезно предложенный ему генеральным

консулом, потерял полчаса, разыскивая Родыгина, и только потом выехал из Загреба. Он несся по узкой горной дороге на максимальной скорости и через шесть часов был в Сараево. Город поразил его мощью мечети Бегова джамиля, протяжными криками муэдзинов, возвещавших время намаза; паранджами на лицах женщин, и ему даже показалось, что каким-то чудом он оказался в Константинополе, а не в сердце Боснии, близ подножия Черных гор - очага славянской культуры на Балканах.

Штирлиц позвонил к Чжан Бо-ли и договорился о встрече. Они увиделись в маленьком кафе на узенькой, чисто мусульманской улочке Куюнджилук. Штирлиц рассчитывал, что разговор будет коротким и конкретным. Однако Чжан Бо-ли, великолепно говоривший по-английски и с большим трудом по-немецки, не торопился начинать серьезную беседу, рассуждая о погоде, ценах на антиквариат и обилии невесть откуда понаехавших цыган. Поначалу Штирлиц думал лишь о том, как бы скорее избавиться от него, о том, как прошла встреча Родыгина с Везичем, но потом разговор принял столь неожиданный оборот, что, закончив его, он сел в машину и не сразу поехал в Загреб, а сначала составил запись беседы в двух вариантах: краткую, из пяти абзацев, для Шелленберга и развернутую - для Москвы.

"После обязательной вводной части, когда собеседник и я

"пристреливались" друг к другу, мною был поставлен вопрос: возможно

ли в будущем столкновение - имеется в виду отнюдь не военное, но лишь

географическое - рейха и Китая, арийской и великокитайской доктрины?

– Рейх связан с Россией договором о дружбе, - ответил Чжан

Бо-ли.

Я сказал ему, что рейх воюет с Англией и разгром Англии будет

означать начало немецкого проникновения в Индию, которая имеет

двухтысячекилометровую границу с Китаем.

– Великокитайская доктрина, - заметил мой собеседник, - по

своему внутреннему механизму ничем не отличается от любой другой

концепции национальной исключительности. Зороастр, или же в

европейской записи Заратустра, говорил о богоизбранности персов. В

ветхом завете заложена идея "исключительности" иудеев. Германские

философы обосновывали богоизбранничество немцев, историк Соловьев

русских.

Я сказал, что во всякого рода исключительности два аспекта, ибо

происходит смыкание индивидуального и общего: либо доктрину выдвигает

личность, либо личность лишь оформляет то, что угодно массе.

– Исключительность нации рождена историей человечества в дни его

младенчества, когда всякий "чужак" приравнивался к врагу.

Я согласился с китайским профессором, заметив, что восемьсот лет

назад англичанин никогда не говорил о французе "француз"; он

определял его только одним понятием - френч дог*. Видимо, добавил я,

осознание национальной общности, от которой всего лишь один шаг до

теории национальной исключительности, происходит в тот момент, когда

можно отделить "нас" от "них".

_______________

* Французская собака (англ.).

Чжан Бо-ли не оспаривал этой точки зрения, подчеркнув, что

китайцам не приходило в голову, что они желтые, до тех пор, пока к

ним не пришли белые.

– В общем-то, - добавил он, - возвращаясь к вашему первому

вопросу, надо сказать, что встреча рас всегда конфликтна. Оборотная