Альтеpнатива (Весна 1941)

Семенов Юлиан

Бановины, полиция, общественные организации в такого рода моменты имеют подчиненное значение, и победителем окажется тот, у кого большее количество своих людей на тех или иных узловых постах; чем ниже уровень работников, чем они незаметней, тем большую пользу они могут принести ему, Веезенмайеру, ибо вся деловая жизнь королевства сейчас отдана на откуп им, этим маленьким чиновникам, служащим в больших ведомствах; все крупные руководители замерли, ожидая решений "наверху". Чем выше руководитель, тем тяжелее бремя ответственности за принятые им решения, а кто хочет это бремя на себя взваливать? Никто конечно же не хочет - за решения ведь отвечать придется,

победи там, н а в е р х у, кто-то новый, никому доныне не известный. Придется принятое тобой решение не по душе этому новому главному, не угадаешь, куда он клонит, и погонят тебя, с треском погонят. А ты кто? Был бы ты врачом или физиком, куда ни шло, прокормишься. А если просто заместитель министра? Или начальник управления полиции? Или муниципальный советник? Что тогда? Не наниматься же, право, на маленькую, унизительную службу или лопатой махать на стройке?! Так что лучше в сложные моменты истории, когда что-то т а м "происходит", а ч т о именно, никому не ясно; когда неизвестно, какая сила победит, а их всегда несколько, этих самых проклятых сил, самое разумное выждать, промолчать, сделать вид, что не заметил, пропустить мимо себя, сказаться больным, передать на рассмотрение другому. Обосновать это легко - обосновать это можно д о в е р и е м к своим помощникам; они живчики, эти помощники, им ведь хочется с т а т ь, вот пусть они и принимают решения. А потом, когда ситуация определится, это решение можно одобрить или отменить.

Именно поэтому и всплыла теперь фамилия майора Ковалича. Он дождался своего часа. Он понадобился силе, он нужен был Веезенмайеру...

– Хотите кофе?
– спросил Ковалич невысокого крепкого человека с сильным лицом, казавшимся тонким, хотя Божидар Аджия не был худым. Это ощущение тонкости и изящества рождалось не физическими его данными, а внутренней спокойной открытостью.
– Я сказал, чтобы нам заварили настоящего, крепкого, турецкою кофе. Не против?

– С удовольствием выпью настоящего, крепкого, турецкого кофе.
– Аджия осторожно шевельнул плечами: он просидел три дня в подвале, без света, в тесной сырой камере; тело его затекло, и он слышал сейчас, и ему казалось, что майор тоже слышит, как похрустывают суставы, словно бы кто-то ломал высохшие под знойным летним солнцем сухие еловые ветки.

– Ну, я очень рад, - сказал Ковалич.
– Все ваши отказывались пить со мной кофе.

– А кто еще арестован?

– Многие. Огнен Прица, Отокар Кершовани, Иван Рихтман.

– Рихтман, как вам известно, уже не считается нашим...

– Ну, знаете ли, это только для вас важно, левый он или правый. Для нас он коммунист. Просто коммунист, иудейского к тому же вероисповедания.

– Раньше, сколько я помню, вероисповедание, точнее национальность, вас не интересовало.

– Так то же раньше, - улыбнулся Ковалич.
– А старое, по вашей формуле, враг нового.

– Если бы немцы уже вошли в Загреб, меня, вероятно, допрашивал бы гестаповец?

– Почему?
– Ковалич закурил.
– Арестованных французских коммунистов великодушно допрашивают офицеры маршала Петэна.

– А кто стал нашим Петэном?

– Хочется узнать?

– Очень.

– Вы от природы любопытны, или это качество пришло к вам в тюрьмах?

– Почему вы считаете, что любопытство приобретается в тюрьмах? удивился Аджия.

– Это понятно почему, - с готовностью ответил Ковалич.
– Всякого рода изоляция, оторванность от мира, от живых событий рождают в человеке особые, новые, я бы сказал, качества. У

одних развиваются угрюмость, апатия, отрешенность; другие же, подобные в своей душевной структуре вам, становятся любопытными, как дети. Это естественная реакция на тишину, жесткий режим и постоянную неизвестность.

– Значит, тюрьма - благо для человечества, - заметил Аджия. Любопытство, по-моему, первый импульс гениальности. Между словом "любопытно" и понятием "любопытство" - дистанция огромная, согласитесь...

– Соглашаюсь, - улыбнулся Ковалич.
– И благодарю за комплимент, поскольку считаю себя причисленным к тем, кто не просто задвигает тюремные засовы, но и приносит этим благо человечеству.

– Я могу взглянуть на ордер о моем аресте?

– Господь с вами, - Ковалич затушил сигарету.
– Какой ордер? Эти времена кончились! То было в прежней Югославии, а в нынешней Хорватии все будет по-иному!

– Как у Гитлера?

– Как у Гитлера или у Муссолини.
– Ковалич открыл одну из папок, лежавшую на столе, достал оттуда рукопись и начал неторопливо, с выражением читать:

"Немецкий бюргер, который беспорядочно метался, поскольку не был

обеспечен ни в политическом, ни в социалистическом, ни в

экономическом отношениях, наконец-то нашел хоть и временное, но

все-таки успокоение в гитлеровском движении. Бюргер считает Гитлера

чистокровным немцем в расовом и политическом смысле, а прародителями

его мнит Фридриха Великого, Вагнера и Ницше.

Из каких слоев черпает рекрутов гитлеровское движение?

Первый источник - бюрократия. Гитлер преднамеренно поставил

чиновничество в политическую изоляцию, провозгласив, что чиновник

обязан служить только государству и ни в коем случае не должен

вмешиваться в партийно-политическую борьбу. Тем самым было вновь

реанимировано пресловутое "государство в государстве", являющееся

оплотом любой реакции.

Второй источник "живого материала" Гитлер нашел среди кустарей и

мелких ремесленников. Это сословие всегда "радикально" настроено,

любит воинственные призывы, митинги протеста, обожает внешние

атрибуты организации и дисциплины, ему нравятся униформа,

конспиративные собрания, на которых чувствуется какая-то тайная и

невидимая, но обязательно руководящая рука. Если добавить к этому еще

и уверенность в разрешении экономического кризиса, которое им

принесет "великое" национальное движение, то вполне понятным

становится, почему это движение нашло самых ревностных приверженцев

именно среди кустарей и ремесленников.

Третий источник - немецкая деревня, крестьянство, которое

переживало необычайно тяжелый кризис.

И, наконец, некоторая часть пролетариата, измученная нищетой и

безработицей, нашла в гитлеровском движении возможность хоть как-то

прокормиться - пусть даже в качестве наемников, без всяких прав и

возможностей идейного и организационного влияния на само движение.

Божидар Аджия".

Аджия отхлебнул кофе из маленькой фарфоровой чашки, запил холодной, пузырящейся изнутри минеральной водой. Эти быстро рождавшиеся пузырьки вызывали странную ассоциацию с уроками преподавателя химии Младена Божковича, который в гимназии поучал: "Проведите точный водораздел между органикой и неорганикой мира, и вам не страшна станет смерть как момент высшего страдания, ибо вы обретете спокойствие, поняв смысл вечного, частью которого являетесь".