Амалия и Золотой век
Шрифт:
Как вдруг я заметила, что происходит какая-то ерунда.
Женщина весьма средних лет, вульгарная — ну не совсем, но что такое англичанка, если она родом из какого-то Ист-энда или хуже, говорит на кокни и пытается изображать из себя настоящую леди, раз уж попала в колонии, неважно чьи? И еще испытывает трепет, зайдя в «Манила-отель» после той дыры, где разместилась.
Вот такая, в общем, тетка проникла на репетицию, вычислила того, кто здесь главный, или главная. И накрепко зацапала Магду за белый широкий рукав, Магда сейчас ее разорвет на части. Руди… Руди с иронией наблюдает за происходящим.
Что происходит?
— Госпожа Ван Хален, — британская тетка не дает Магде вставить слово, — Вера, вот эта моя девочка, поет в рабочих клубах, перед сеансами синема, очень, очень хороша, поет с детства, и…
Она что, эта сумасшедшая, — хочет уговорить Магду — Магду! — дать кому угодно спеть, пусть и на репетиции, с самим Руди Вэлли и его бэндом, чтобы потом хвастаться перед подругами и вставлять соответствующую строчку в программки? Она с ума сошла, она не понимает, с кем сейчас имеет дело и что с ней будет?
Магда набирает воздуха в легкие, а я смотрю на девочку, и в моей голове что-то происходит.
То же, что было, когда я видела наяву этих страшных птиц, атакующих линкоры. То же, что виделось мне совсем недавно — багровые всполохи над серыми крышами какого-то китайского города, «не ездите в Шанхай, Верт, не ездите». И так — еще несколько раз в моей жизни.
Я, оказывается, уже стою рядом с ними всеми, смотрю в лицо Руди Вэлли — он готов, раз репетиция, дать спеть со своим бэндом кому угодно — и беру Магду за свободную руку.
— Да пусть споет, — говорю ей я. — Ну пару песенок. Ребята разомнутся, они сегодня добрые.
Тут мой голос начинает странно звенеть, и я повторяю:
— Магда. Магда, пусть она поет.
— Ну, — мрачно говорит Магда и шествует к стульям.
А девочка Вера остается одна с Руди Вэлли — и ведь, кажется, не боится его, это же надо — не боится Руди Вэлли! — и о чем-то договаривается.
— Ребята, «Faraway Places», — командует он и подмигивает Вере.
Я сижу рядом с Магдой, я думаю о том, что будет завтра. А вдруг тот человек, что мне нужен, не придет в последний момент — хотя консул Кимура, как мне уже сказали, заявил, что прийти на карнавал — дело чести для каждого из видных японцев. А вдруг он вытащит свой револьвер — тут надо поговорить… наверное, с Тони. Это по его части. И не дать этому человеку уйти, сесть в какую-нибудь лодку…
А веселые ребята с трубами, тромбонами и всем прочим откровенно веселятся, наигрывая «Faraway Places», а хрупкая Вера поет — как бы вполголоса, ну, понятно, надо распеться, и поет то самое, что должна ощущать каждая на ее месте, оказавшаяся в странах, где над головой качаются пальмы:
Пойдем в Китай Или, может быть, в Сиам. Я хочу сама увидеть эти далекие страны, О которых читала в книге с моей полки.Да, это хороший голосок, хотя немного странный. Но что не так?
Голос звучит все увереннее, и вдруг
Магда, как старая охотничья собака, делает стойку — сидит абсолютно прямо, поля ее шляпы застыли неподвижно.
Эти далекие места со странными именами, Они зовут, зовут меня.Магда встает. И кладет мне руку на плечо. Она сейчас оставит у меня там синяки своими когтями.
Что это — да ведь девочка поет без громкоговорителя? И без всякого труда? И еще как бы дирижирует бэндом?
Ребята, чьи инструменты смолкли, начинают болтать с ней, она робко… хотя совсем не так робко улыбается. И показывает что-то ладошкой на уровне своего пояса.
Руди высоко поднимает брови и тоже вытягивает руку ладонью вниз: что, вот так?
Вера поворачивается к нему, захлебываясь от счастливого смеха… боже ты мой, да в профиль ее вообще все равно что нет, один лишь нос совершенно несуразных размеров; тетушка, или мама, или бабушка — вот эта — плохо ее кормит? А Вера тем временем приседает и показывает что-то ладошкой у самого пола.
Руди с наигранным страхом качает головой, его парни издают несколько квакающих звуков, Руди щелкает пальцами. Что они играют?
Магда так и стоит. И мы с ней вместе слышим то, что происходит дальше. Без всякого громкоговорителя эта тростинка перекрывает медный бэнд, ее голос уверенно ведет очень медленный вальс:
Так поцелуй меня, любовь моя, Ведь мы расстаемся, И когда я стану слишком стара, чтобы мечтать, Этот поцелуй останется в моем сердце.Боже ты мой. Девочка, которая поет басом. Да еще каким.
И я опять вижу небо — синее, грозовое, и поблескивающие крыльями аэропланы, рядами, не страшные, бесконечно прекрасные. Над ними — кажется, из облаков — звучит вот этот голос.
Музыка прекращается. Руди и все прочие трясут Вере руку, кажется, они обмениваются адресами, к ним подходит гордо улыбающаяся мама или тетушка.
— Ты знала? — с подозрением бормочет мне Магда. Я яростно трясу головой.
— А, опять эти твои видения, — мрачно говорит она. — Чутье. Ну знаешь что. А эти англичашки на что-то еще годятся. Не надо их списывать, в них что-то есть. Извини, конечно, ты замужем за одним из них. Если бы они все были, как он… Но вот этот зяблик, знаешь ли…
Вера уже выпорхнула из дверей, помахав нам с Магдой рукой, а тетка в очередной раз пожимает руки Руди и прочим, они кричат ей вслед:
— Телеграфируйте нам, если соберетесь в Америку, госпожа Линн.
21. Бог войны
Аромат любви, запах разгоряченных тел в этой стране — кокосовое масло, кокосовое мыло и так далее. Вот этот-то запах и долетал до меня за несколько ярдов от выстроившейся полукругом толпы. Да нет же, толпы, выстроенной мной, — поработали церемониймейстеры под командой совершенно замечательного персонажа, полковника Тедди Оливареса.