Амалия и Золотой век
Шрифт:
Все на месте, и прежде всего японская делегация во главе с консулом Кимурой. Да-да-да, все, кто надо, — здесь. А где же наш господин Ли? А, вон его седая, стриженная ежиком голова виднеется в полутьме, среди множества фигур. И что это? Конечно же, его окружает группа их трех или четырех японцев, как бы незаметно закрывших его со всех сторон. Здорово они там живут, в своей японской колонии в Дилао, где несколько человек отлично понимает, что происходит.
Над нами веет теплый ветерок, ночь пронизана огнями — и самые яркие там, где над толпой высится состоящая из электрических ламп арка компании
Вот он, знаменитый февральский маскарад, его второй день, а всего праздник будет длиться неделю. Ну а потом — пост, дальше — грандиозная Пасха, невыносимая жара и урожай манго (в жестяных ведрах вдоль дорог), потом дожди, но меня и большинства прочих героев этой истории тут уже не будет. Потому что кончится она, история, вот сейчас.
Толпа становится гуще, но гомон голосов перекрывают громкоговорители — это гремит, для разминки, бэнд великого Руди Вэлли, полтора десятка веселых парней в одинаковых белых костюмах. Такого тут не слышали никогда — целых два барабана, щедрая мощь басов, эффектная слаженность медных аккордов и все эти замечательные ребята, азартным хором чеканящие слова:
Life begins at Oxford Circle When the busy day is done…Полукруг толпы начинает пританцовывать.
Руди не поет, он дирижирует кларнетом, посверкивая никелированными клапанами, его час еще впереди.
А сейчас мой час, но меня не видно, я стою рядом с Элистером за правым плечом полковника Оливареса и четко ощущаю своим длинным носом, что к фляжке с ромом он уже приложился.
Дьявол их знает, каких войск тут полковники в немыслимых количествах при полном отсутствии армии, но Тедди Оливарес — полковник полицейский, ветеран констебулярии, и он с большим удовольствием согласился принять от меня не вполне скромную сумму за дело, которое и сам бы оплатил с великим удовольствием: за охоту на крупного зверя.
Полковник Оливарес — с выпирающим из белого фрака животом, расчесанными на прямой пробор жесткими черными волосами — не в маскарадном костюме, он сегодня играет сам себя.
Над газоном Пуэрта Исабель на краю поля Уоллеса несется хрип — это Оливарес прокашливается прямо в микрофон, а ребята Руди смолкают.
— Маскарад! — провозглашает Оливарес, водружает на нос пенсне и сверяется с подготовленной мной бумагой. — Маскарад! И какая же удивительная у нас сегодня тут компания. Вот я вижу справа от себя странно знакомую маску и это черно-оранжевое домино… Здравствуйте, загадочная маска!
По толпе прокатывается счастливый смех. Вокруг стоящего в первом ряду худенького, но держащего голову очень высоко человека в маске — свита в самых диких костюмах, сам он машет Оливаресу рукой, и народ приветствует своего президента.
— Каждый здесь сегодня не тот, кем кажется, у нас тут масса сказочных персонажей,
Толпа беснуется минуты три, ее успокаивает только дружный квак тубы и саксофона. Я ищу глазами: Верт, где вы, в какой вы маске? Вас нет в моем сценарии. Вас вообще нигде уже нет.
— С неба к нам спустятся персонажи из прошлого! — выкрикивает Оливарес. — Из тех времен, когда Интрамурос был Манилой, Манила была Интрамуросом! Из времен галеонов и пиратов! Встречайте — прекрасная инфанта Филиппина и дон Эдуардо, наследник тех, кто открыл миру наши острова!
«Прожекторы», — говорю я себе сквозь зубы, и немедленно эти белые лучи высвечивают верхушку стены Интрамуроса над нашими головами, и еще — тщательно построенную вчера за один день лестницу на бамбуковых лесах. Со ступеньками, достаточно широкими, чтобы они вот так и шли, парой, бок о бок.
Эдди в ботфортах, со шпагой и в треуголке, в маске, закрывающей все лицо. И Лола, в широкой хрустящей юбке, в пене манильских кружев вокруг темной головы, маска на которой — крошечная, чуть отсвечивает фальшивыми бриллиантами.
Я поворачиваюсь назад — но Руди знает свое дело, его оркестр негромко чеканит гордый ритм, его кларнет поет грустно и уверенно. Нет, это никакое не «Если бы ты знала». Толпа ахает: она и представить не могла, что великая Deep Night — нежная, плавная, тихая — может быть еще и маршем… да нет, какой там марш, это же танго!
Вот тут, наконец, над газонами у Пуэрто Исабель возносится над толпой негромкий голос величайшего из великих, усиленный дюжиной громкоговорителей, и из-под масок текут слезы. И ему подпевают почти не слышным хором.
А с высоты спускается, спускается Лола — да нет же, ее узнают теперь все, это шествует Долорес де ла Роса, на ее голове маленькая королевская диадема, Эдди, держащий ее руку, озирается со сдержанной угрозой, и это уже не роль. Он знает, что сейчас она пройдет мимо черно-оранжевого домино, и тогда…
А голос Руди Вэлли дышит грустью — он поет: приди в мои объятия, моя дорогая, моя сладкая, моя единственная, скажи мне, что любишь только меня…
И Лолу с ее кавалером скрывает толпа тех, кто хочет прикоснуться к ее платью, кружевам, а человек в домино так и застыл, развернув узкие плечи и не сдвигаясь с места.
Она ведь может стать актрисой местного синема, подумала я. И еще она сможет — да теперь, фактически, сможет все. Это ее второй шанс. И дальше — сами, ребята, без меня.
— А еще, а еще! — надрывается Оливарес. — У нас такие гости из дальних стран! Такие гости! Леди Макларен и настоящий рыцарь Британской империи сэр Элистер Макларен!
Мы с Элистером, в масках, делаем шаг вперед из-за плеча полковника, машем ладошками. Как должен выглядеть рыцарь империи и его леди? Элистер в мундире сверкает орденами, у меня на голове покачивается фазанье перо, руки в перчатках держат шелковую сумочку… в общем, мы абсолютно британские, и страшно веселим этим публику. Сэр и леди — маски, сказочные персонажи. Почти как настоящие.