Америкен бой

Рогоза Юрий

Ник даже подходить к нему не стал. Он знал по опыту, что тот умер, даже не долетев до земли.

— Эх, ребят, намусорили-то вы как! — отчасти для себя, отчасти на случай, если кто вдруг окажется рядом, спокойным тоном произнес Ник: тот, который попал в кусты, наделал много шума. Никто не отозвался.

Надо было убрать тела, чтобы, по крайней мере, сразу не бросались в глаза. Ник огляделся в поисках подходя­щего места. Лучше всего было бы закинуть всех в разби­тое окно первого этажа здания пансионата, но для этого пришлось бы пройти по открытому пространству, хоро­шо просматривающемуся со всех сторон,

а бродить по территории с трупами, да еще три раза туда-сюда, Нику не улыбалось. Кусты у беседки не были достаточно густы. Времени на то, чтобы рассуждать, тоже не было.

Тут Ник почувствовал запах шашлыка. Тот уже подго­рал на мангале и оставлять его гореть было нельзя: запахи распространяются быстро и кого-нибудь могла обеспокоить печальная судьба мяса.

Ник вернулся к накрытому столу, снял шампуры с мангала и положил их на одну из тарелок. Потом, решив упростить себе жизнь, затащил трупы в беседку и рассадил их за столом в привольных позах. Общее впечатление портил только последний, с разбитым и за­литым яркой кровью лицом.

Стараясь не испачкаться, Ник посадил его на лавочку спиной к дорожке и примостил грудью на ограждение беседки. Голова того очень естественно, словно в минут­ной усталости, облокотилась на столб. Сзади выглядело достоверно, но с другой стороны из кровавого месива безостановочно длинной вожжей до земли сползала гус­теющая кровь. Ник понадеялся, что с другой стороны никто рассматривать не станет.

Но на этом уборка не закончилась. Приученный к вни­мательности и аккуратности, к тому, что называлось «искусством чистой комнаты», Ник еще раз пристально осмотрелся.

«Искусство чистой комнаты» сводилось к тому, что­бы, войдя в любое пространство и совершив там любые действия, по окончании их совершенно ликвидировать все следы своего пребывания. Если речь шла об обыске, следовало разложить все так, как оно и лежало, открыть книгу на той странице, на которой она была открыта, носовой платок опять заложить под подушку, а самой подушке вернуть первоначальную форму с характерной вмятиной, к примеру, посередине.

В данном случае Ник не собирался скрывать какие-то улики, а просто хотел создать наиболее достоверную картину на первый взгляд. На утоптанной площадке сле­дов борьбы не было заметно, пока Ник убивал этих людей, он ничего не перевернул.

Но на земле кое-где остались пятна крови, которые, возможно, в глаза не бросались, но были вполне замет­ны. И борозды от ног, которые оставили тела, когда Ник волочил их в беседку. Так оставлять не следовало.

Ник набрал в пригоршни теплой пыли пополам с ра­зогретым меленьким речным песком и присыпал подо­зрительные места, кое-где разравнивая неровности подо­швой. 

Получилось довольно мило. Конечно, профессиона­лов его детские ужимки не проведут, но как раз на профессионалов Нику было глубоко плевать: он убирал за собой не от них, а от случайного наблюдателя. И не навсегда, а минут на десять, от силы двадцать. Больший временной лимит ему был не нужен.

Кинув последний взгляд назад, Ник спокойно стал спускаться по тропке вниз, к яхте.

К счастью, ни беседки, ни яхты не было заметно с того пляжика, на котором занимался толстяк.

По дороге Ник глянул на часы. Из графика он не выбился: пока с начала операции, то есть с того

момента, как он перелез через забор, прошло восемь минут. Из них пять ушло на наблюдение.

Нику не очень хотелось идти к яхте. Он знал, что там точно есть один человек. Но ничего про других знать не мог, и это его беспокоило. Так может беспокоится настоящий мастер, который вынужден наобум подключать к какому-нибудь прибору блок питания, не зная точно, какое напряжение он выдает. И проверить нельзя. Диле­тант бы сунул и посмотрел, а профессионал сует в розет­ку с внутренним содроганием души: не по правилам это, не так делается... Да времени нет, и приходится вести себя как хазар необразованный, чурка неотесанная, что обидно.

По трапу Ник всходил внутренне совершенно спокой­ный, готовый ко всему. Рук в карманах не держал: решил для себя, что пистолетом воспользуется только когда уж совсем подопрет, иначе все насмарку.

Заходящее солнце просвечивало яхту насквозь и Ник видел тень того, который был в каюте. Судя по всему, с противоположной стороны дверь была тоже открыта и эта единица врага работала на сквознячке, что-то дела­ла. Ник не мог различить что именно, да его это и не интересовало. Важно было, что враг там не сидит, а стоит, склонившись над столом.

Конь не слышал, как Ник поднялся на борт. Он, ловко орудуя двумя блестящими тесаками, кромсал на бутерб­роды хлеб, ветчину, сыр. В такт движениям и время от времени отправляя себе в рот особенно лакомый кусочек, он напевал что-то веселенькое:

«У моей мадонны глаза бездонны, у моей мадонны гибкий стан...»

Ник слышал с палубы его бубнение, но не двинулся сразу к двери, а пошел в другую сторону, обходя палубой яхту со стороны носовой части. Яхта казалась безлюд­ной. Ничто не предупреждало об опасности.

Ник вышел на солнечную сторону и стал, не слишком таясь, но и стараясь зря не шуметь, двигаться к открытой двери.

Погода стояла тихая, теплая. Река ласково плескалась о борт, противоположный берег уже вечерне темнел, а тут был еще день. С легким стрекотом на поручень села примитивная синенькая речная стрекоза и замерла.

В любой другой момент Ник отдался бы этому неброс­кому великолепию средней полосы, но сейчас он его просто не замечал. Он замечал только опасности и бе­зопасности: стрекоза, к примеру, опасностью не была, и солнце было безопасностью, поскольку он теперь под­ходил к двери с его стороны, а значит сам он противника будет видеть как на ладони, а того солнце станет слепить. Обо всем этом он даже не думал, это как-то само собой подразумевалось, словно какая-то часть мозга мо­делировала необходимый план.

* * *

Конь увидел тень и от неожиданности отпрянул от стола, сжимая в каждой руке по тесаку. Кто-то стоял в дверях, причем не со стороны трапа, а с другой.

— Привет,— спокойно сказал Ник.— Слушай, я тут дачу ищу...

Ошибка, которую Ник допустил, была проста: Конь его действительно почти не видел, и самим появлением на яхте незнакомого человека, который неизвестно, как сюда попал — был напуган. Если бы Ник просунулся в другую дверь и позволил Коню себя рассмотреть, тот скорее всего не забеспокоился бы и неприятностей не доставил, но тут он чутьем уразумел подвох и на