Амнезия, или Фанера над Парижем

Купрашевич Владимир

На этом фрагменте меня начинает трясти. Наверное, там что-то кроется. Может быть в той, прошлой жизни я уже проделывал что-то подобное? Наверняка этот верзила своими процедурами что-то повредил во мне… Лежать плаcтом больше нет никаких сил и я поднимаюсь. Еще не знаю зачем.

Соседи лежат, закутавшись в свои одеяла словно мумии. Выглядываю за дверь, убеждаюсь, что путь свободен и крадусь в сторону ванной комнаты. У зеркал я мельком взглядываю, чтобы убедить себя, что мне ничего не светит, но удручающее впечатление от созерцания уже не убеждает, и даже напротив, я кажусь себе аполлоном. Кой черт ме-ня несет в ванную,

не знаю, даже с поврежденной головой нетрудно догадаться, что вряд ли я вновь увижу ту же картинку, и вряд ли кто-то меня там ждет.

Пробираюсь осторожно, стараясь не создавать шума. Наверное, меня можно принять за привидение. По пути пытаюсь сообразить, что я стану делать, если случится невероят-ное и уборщица вновь окажется там. Просто посмотреть? Где-то я уже слышал о такой странности, но мне не вспомнить слово, которым оно обозначается.

Наверное, от возбуждения я не сразу нахожу нужную дверь, но рядом с одной из них замечаю ту саму швабру. Прислушиваюсь и различаю какие-то звуки, вовсе не похожие на шум воды …

Я оглядываюсь в сторону стола с включенной настольной лампой, где обычно восседает дежурная медсестра. Убеждаюсь, что ее на месте нет, и уже без опаски ищу какую-нибудь щель или замочную скважину, чтобы заглянуть внутрь. Не нахожу ни того, ни другого и осторожно толкаю дверь. Она подается и, в образовавшийся проем я вижу, что никакая это ни ванная, а процедурная, где у меня брали анализы, а прямо передо мной волосатый зад здоровенного мужика, стоящего перед топчаном, его обросшие кривоватые ноги, внизу, сбившиеся гармошкой брюки. Здесь же чуть в стороне белый скомканный халат, на кармашке которого вышито сердечко. Даже не видя его лица я узнаю нашего верзилу. По обе стороны его обезьяньей спины покорно раскинуты белые женские нож-ки. У кого-то берет анализы. Только в другой позе и, похоже, из другого места. Представляю, какие страдания она испытывает. Сочувствую бедняжке, но осторожно прикрываю дверь. Лечебные процедуры…

В постели мои соболезнования неожиданно переходят в желания самому брать анализы вместо верзилы. Зажмуриваю глаза, чтобы поскорее заснуть – не получается. Открываю их снова и уже совсем ничего не понимаю. Вроде бы та же палата, но интерьер немного не тот, наверное из-за слабого освещения, кровать соседа под другим углом и сам он преспокойно дрыхнет под одеялом в вольной позе… Или я уже умудряюсь забывать то, что было минуту назад? Или попал в чужую палату? Или наоборот раньше был в чужой? Смотрю вниз, вижу свои тапки. Значит я на своем месте. Похоже, что я никуда и не выходил. Теперь мне не уснуть определенно. Поднимаюсь, и осторожно выбираюсь в пустынный коридор. Убеждаюсь, что в коридоре один снова крадусь к ванной комнате. У двери прислушиваюсь. Тишина. Осторожно открываю дверь.

Никакая это не процедурная. Обыкновенная ванная комната. Из душевой сетки капает вода, отчего на эмали ванны пятно от въевшейся ржавчины. Пытаюсь сосредоточиться и вспомнить, в какой стороне процедурная. Ну да, вот и она. Швабры, которая стояла тут только что, нет. Прижимаюсь ухом к двери и вздрагиваю от неожиданно зазвучавшего с противоположной стороны женского голоса. Передо мной медсестра с вытаращенными глазами и вопросительным выражением лица. Несмотря на воинственность ее позы, она не производит впечатления агрессора. Скорее наоборот. Не вникая в слова, я понимаю, о

чем она ведет речь, однако уйти так и не разобравшись с собственными проблемами, не могу.

– Там я оставил…, – бормочу я и тычу пальцем в дверь.

– Что вы там оставили?! – уже менее решительно спрашивает женщина, толкает дверь и щелкает выключателем.

В комнате никого. Топчан аккуратно застелен простыней. На полу, только эмалированный тазик, прислоненный к стене. Я оборачиваюсь. Женщина смотрит на меня с издевкой. Я хочу сказать ей, что ошибся (должен же я как-то выкручиваться), но вижу на нагрудном кармашке ее халата вышитое красное сердечко. Я присматриваюсь внимательнее к медсестре. Она еще молода и неплохо сложена. Признаков испытанных страданий при сдаче анализов обнаружить не удается. Разве что она не успела застегнуть ворот, и он лишь частично прикрывают вздыбившиеся холмики приличных размеров. Мой взгляд соскальзывает в ложбинку между ними и почему-то застревает там. Я чувствую какое-то беспокойство, Она перехватывает мой взгляд и пытается застегнуть пуговицу. Теперь мне уже почти не видна ложбинка.

– Не надо, зачем вы…, – бормочу я и снова расстегиваю пуговицу.

Медсестра ошалело хлопает глазами, и щеки ее розовеют.

– Муж-чина! – как-то особенно выразительно, с акцентом на «ч» выводит она и по выражению ее сузившихся глаз я понимаю, что делаю что-то не так.

– Извините, – бормочу я, пытаюсь исправить ситуацию, но она вдруг резким движением бьет меня по руке.

– Вы маньяк?! –

Я догадываюсь, что слово, которым она обозначила меня, определяет что-то предосудительное, отступаю назад, задеваю прислоненный к стене эмалированный тазик и он, соскользнув по кафелю, грохает так, что сестра хватается за щеки.

– Господи, мы же всех разбудим, – шипит она, хотя теперь-то переходить на шепот не имеет смысла.

Я почти на цыпочках выхожу за дверь и слышу вдогонку голос медсестры.

– У меня же все равно скоро смена.

По дороге к своей кровати я пытаюсь вникнуть в ее слова, но так ничего и не поняв забираюсь под одеяло. Причем тут смена…

На другой день верзила сообщил мне, что анализ показал мою полную недееспо– собность.

– В чем? – не понимаю я.

– В производстве детей.

Я не могу въехать в проблему и таращу глаза на верзилу.

– Зачем их производить?

Верзила хмыкает, качает головой, потом неожиданно соглашается.

– Может и незачем.

Я надеюсь, что разговор окончен, но он, вместо того, чтобы отвалить усаживается у моей кровати.

– Может быть, они у вас были или есть?

Не знаю отчего, но этот детина все больше раздражает меня. Я с трудом сдерживаюсь. Чего на меня так таращиться, словно я партизан и должен сообщить какую-то тайну!

– Нет у меня никаких детей, – цежу я сквозь зубы.

– Ну а женщины?

– Что женщины? – теперь уже совсем не понимаю я.

– Женщины у вас были?

– И что с ними делать? – уже не без умысла спрашиваю я.

– С кем?

– Ну, с женщинами.

Мои сволочные соседи принимаются ржать. Верзила тоже хихикает как дурачок.

– Ну да, – напрягаюсь я. – Брать у них анализы.

Мужики веселятся так, что скоро попадают с кроватей.

– Как вы прошлой ночью брали в процедурной, – уже со злости вставляю я.