Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
Русские платили Сашке в прошлом году хорошо, давали работу, одалживали коня. С ними можно жить. Но Гао будут недовольны, если узнают, что Сашка принимает помощь от русских, скажут, что, мол, забываешь свое родное… И еще черт знает что могут сказать. Лучше с Гао не ссориться.
Значит, с русскими жить нельзя и с китайцами тоже нельзя. С кем же? Так думал всю зиму Сашка.
Он стал пахать неподалеку от русской деревни. Место хорошее, вокруг никого нет.
Сашка не хотел жить ни с русскими, ни с Гао. Русские довольно хорошо
Сашка не намеревался навсегда покинуть родину.
Но ни одна живая душа не знала, что задумал Сашка, даже Гао не догадывался.
Будет своя пашня. А впереди то, о чем мечтал. Будет у него Одака, он ее купит. Тесть ее бьет, не понимает, какая это прелесть.
Будет Одака, и будет считаться, что Сашка живет с гольдами, – ничего предосудительного! Гао не может придраться. А русские – рядом. Иван за пушнину платит деньгами. Будет рыба, огород, жена, дом, дети…
Но вот дед встревожил его. Вспомнились и полезли в голову разговоры про русских, слышанные и тут и на родине. «Действительно, русские могут оказаться плохими людьми, грабителями, а я задумал жить с ними рядом. Может быть, в самом деле они варвары? У них ложная вера, говорят…»
– У-э!.. У-э!.. – зверски кричит Сашка, весь во власти этих дум, и лупит хворостиной конягу, оттаскивая вместе с ней пень прочь с поля.
Сашка человек пылкий, пламенный. Он и себя не жалел, ему тяжелее, чем коню.
– У-э!.. – Он снова ударил хворостиной, да так, что конь припал на задние ноги, повесил голову, вытянул передние.
– У-э! – рявкнул Сашка в ярости, но конь не вставал.
Сашка потянул коня. Конь совсем лег. Сашка долго пытался поднять его, потом заплакал и сел, закрыв лицо руками.
– Ты что ревешь? – вдруг услыхал он.
Это было так неожиданно, что Сашка затрясся. К нему шел Егор.
– Худо, брат, конь сдыхает.
– Ево уже пропал…
– Я ехал, ты еще пахал, я видел.
– Нет, Егорка, ево пропал… – Китаец всхлипнул.
Егор никогда бы не подумал, что Сашка может так плакать. Он понимал, что значило потерять коня. Не шутка – заревешь! Егор не стал упрекать Сашку, что, мол, не бьют коня такой палкой. Он понимал: Сашке надо поскорее допахать росчисть.
– Ну, может, еще и не пропал… Ты дай ему два дня отдохнуть, не жадничай. Я одолжил бы тебе своего коня, но в Додьге вода большая, – соврал Егор.
– Бери, бери, Егорка, эту землю! – вдруг сказал Сашка. – А я уйду…
– Куда же ты уйдешь?
– В Бельго.
– Бог с тобой! – сказал Егор. – Опомнись! – Ему стало жаль
Егор недолго пробыл у китайца и вернулся в Уральское к вечеру. Подходя к крыльцу, он услыхал громкий смех в своей избе. Войдя в дверь, он увидел, что на табуретке посреди избы сидел Улугушка с таким злым лицом, какого Егор давно уж у него не видал. На коленях Улугушка держит какое-то ружье. На кровати, покрытой лоскутным одеялом, на лавке и на табуретках вокруг гольда Наталья, Татьяна, бабка, Настька, обе Бормотихи, Фекла, Силина, девчонки, и все покатываются со смеху.
– Конесно! Че смеяться! – с сердцем восклицает гольд. – Че телята и коровы! Раньше телят совсем не было. Лиса не будет, зверей не будет, а будет корова. Зачем мне корова? Надо мясо – я в тайгу, и там сохатый и свинья. А я буду на твою корову смотреть только, молоко, что ль, буду пить? – и добавил заикнувшись: – Из т-титьки давить…
Опять все покатились от хохота.
– Из ти-итьки! У-у-у, ха-аха-ха!.. – чуть не умирали бабы.
– Конесно! Че хорошо, что ли, корову за титьки хватать? – еще пуще злился Улугу.
Глядя, как бабы надрываются от хохота, ему самому стало смешно, и в то же время Улугу готов был заплакать с досады, что все понимают его не так, как надо.
– Ты что, Улугушка, зачем баб слушаешь? – спросил Егор, входя. – Они тебя дурят. Знаешь, русокие бабы обдурят хоть кого.
– А че они! – с досадой отозвался гольд. – У нас на Мылке лес загорелся!
– Солдаты подожгли?
– Конесно, солдат! Кто еще! Пришел, леса горят. Бродяга, огонь бросает и идет, не затушит… И мужик лес жжет. У нас так никогда не горело. Был кабан и сохатый, а теперь где зверь? Куда мне идти? На кого охотиться? На твою корову?
– Титьки-то давить! – подсказала Наталья, и вся изба опять загрохотала от раскатистого хохота.
– А ты что огород кинул? – тыча пальцем в плечо Улугушки, строго спросила сидевшая на кровати Таня, говоря с ним, как с глухим.
– Жена на тебя чертоломит, а ты что? – подхватила Наталья.
Бабы стали ругать гольда со всех сторон, но тот не поддавался.
– Огород маленький, а лес большой. Леса вырубили, а на теленка всех зверей меняли! Че ты? Че смешно? – рассердился он на Татьяну.
– А это что у тебя за ружье? – спросил Егор.
Бабы опять загомонили наперебой.
– Постойте, дайте человеку опомниться, – сказал Егор.
Улугу помолчал, потом поднял брови, сморщил лоб, прищурился, как бы в мучительном раздумье. Он потаращил глаза на Егора, с живостью глянул на ружье.
– Это, понимаешь, Егорка, я купил…
– Когда?
– Сегодня…
– Где?
– На баркасе.
– Разве баркас пристал?