Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
Дельдика знает, что это ветром и волнами взбило и подняло в мелкой озерной воде весь ил, грязь. Ей бы тоже хотелось туда, половить рыбки или с острогой – на горную речку…
Дельдика очень жалела Айдамбо. Она догадывалась, почему он пустился на такие проделки. Красную рубаху и сапоги он надел ради нее. Все его осуждали, а она понимала, что ему хочется перемениться, жить по-другому, и это ей нравилось. Только он сделал все неумело. Обидно было, что над ним смеялись, отняли у него пушнину… «Лучше
Услыхав, что Айдамбо грозится убить себя, она в страхе прибежала к Ивану.
– Останется жив и здоров, – ответил тот.
– Нравится тебе Айдамбо? – спросила Анга.
– Да, он очень красивый, – призналась девушка с потаенной гордостью.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Вода стала спадать. Шире выступили косы, усеянные карчами и стволами мертвых деревьев. Тимоха все вытаскивал их, чтобы сохли, – будут дрова.
Озера уж не видно за лесом. Тишина. Вокруг гладкие воды. Опять летают чайки. Будет долго хорошая погода. Травы быстро подымаются. Слышно, кто-то лязгает по железу на релке, точит косу.
Пришел маленький пароход и, дымя на всю деревню, встал около Ивановой избы, выгружая товары. Гольды пригнали Ивану четыре большие плоскодонные лодки. В распадке, среди цветущих лип и белой сирени, раскинулись их палатки. Там раздавалась пальба – испытывали новые ружья. У избы Бердышова словно происходило сражение.
Бердышов собирался в далекое путешествие, на таежную реку Горюн. Правой рукой у него Савоська. Старик в суконном кафтане и в картузе хлопотал целый день у амбара, обливаясь потом. Одни грузы носили туда, другие к лодкам, укрывали их… Товар пришлось сгружать здесь, а не у устья Горюна: там, по словам Ивана, некуда складывать, и пароход к деревне не пристает, и помощи у Тамбовцев просить не надо. А то будут завидовать и постараются все испортить. Иван не хотел их подмоги и не желал, чтобы они знали про его замыслы. Там есть свои торгаши, которые тоже хотят захватить Горюн.
Удар надо было нанести сразу, проникнуть на Горюн тихо, чтобы тамбовцы не знали. А товары доплывут эту сотню верст по течению – труд невелик и опасность невелика. «Пройдем в Горюн островами. Но на обратном пути зайду в Тамбовку». Там все-таки надо было показаться. Да и помнил Иван, как Дуня Шишкина намекнула ему насмешливо, что он огольдячился. Для Ивана не было упрека обидней, да еще от Дуни… Без гольдов нечего было и думать идти на Горюн, но несколько русских надо было взять.
Самым подходящим из уральцев Ивану казался для такого пути Илья Бормотов.
Но пошел Иван сначала к Егору, а не к Бормотовым. С Егором скорей уговоришься. Ведь Бормотовы первые ни на что не решаются и, если узнают, что никто
Бердышов и гольд пришли к Кузнецовым. Те в два дыма отбивали кострами черный дождь мошки. Бабы в красном и оборванные, черные от жары мальчишки кружком сидели у закопченного котла, под пологом, и хлебали уху.
Иван снял картуз, залез под полог.
– Цел? Не оплошал медведя? – спросил он Ваську. – Я слыхал, отец теперь боится тебя в тайгу пускать!
И, усмехнувшись, он покосился на Егора, который с дедом вместе – оба в длинных рубахах – заканчивал распиливать бревно. Собирались делать из досок ворота, ставить забор. Бревна пилили с торца, вдоль, напиливали из каждого по нескольку плах. У Кузнецовых перед избой груды опилок.
– Ты что сына в тайгу не пускаешь?
– Кто тебе сказал?
– Да сам не знаю, кто-то сказал…
– А тебе что? Надо?
– Надо!
– Тебе далеко ли?
– Собирался на Горюн!
– У-у, какая река, – сказал Савоська. – Вода там как котлом ходит!
– А без него не обойдешься?
– Никак! Все пропадет.
Иван какой-то легкий, помолодевший, усы подстрижены, рубаха вправлена в штаны. У него острые синие глаза и нос, черный от загара.
– Как здравствуешь, Иван Карпыч? – молвила, подходя, старуха.
– Да вот мне на Горюн ехать – нужен мальчик смотреть за товаром. – Иван обратился к Ваське: – Ты уж большой, стрелять умеешь…
– Зачем это ему стрелять? – строго спросила Наталья.
– Ну, утки полетят…
– Ах, утки! А уж я-то подумала…
– Не грабить же мы едем! Я его стрелять научу как следует. И буду платить.
Егор, услыхав про плату, подумал, что, пожалуй, стоит отпустить Ваську. Деньги ведь! Сколько ни трудись, а деньги нужны. Как всякий мужик, Егор ценил деньги и покупные вещи дороже своего труда.
– А тебе кто, Васька, шкуру порвал? – спросил Иван у мальчонки. – Посмотри в речку на морду… Не на охоту ли ходили? Что, у дедушки лапа тяжелая?
Иван вместо «рука» говорил «лапа». Зубы у него – «клыки», кожа – «шкура», ногти – «когти», рот – «пасть», лицо – «морда».
– Как, жена? Может, пусть едет, поглядит? – молвил Егор.
– Да уж не знаю, – ответила Наталья, но и Егор, и Васятка, и Иван по голосу ее услыхали, что она согласна.
«С Иваном-то надежно, – думала она. – Ваське давно хотелось побывать в далекой тайге. Ему ведь уже двенадцать лет, большой».
Егор не желал показать, что случай с медведем напугал его. Но все же в тайге – он знал – опасно. Хотя Иван зоркий, чуткий, тайгу знает, зимой без варежек на охоту ходит, ночью находит дорогу в лесу, а это даже гольды не все могут.