Амур-батюшка (Книга 2)
Шрифт:
У Федора недоставало размаха, уменья повести дело широко. Он боялся истратить сразу все деньги - купить побольше товару. Ситцы и водку брал он из вторых рук, на баркасах, не рисковал ехать за товаром в Хабаровку или в Николаевск.
Он скрывал свою торговлишку от властей и поэтому страшился и не любил исправника, опасаясь, что обманы, чего доброго, откроются и тогда придется раскошеливаться и давать взятки. Он понимал, что много еще ему надо стараться, чтобы стать настоящим торговцем, и что все еще впереди.
– Ведь я мужик!
– часто
– Пришел на Амур первым, драл чащу, обтаптывал место, заводил тут жизнь.
Федор желал всем показать, что мучился здесь за кого-то и теперь вправе делать все, что захочет.
– Я тут коренной... Я первый сюда зашел. До меня Амур был неизвестный! До каких пор я буду тут надрываться?
Иногда Федор удивлялся, вспоминая, как он в тот год вдвоем с Агафьей разработал пашню на месте тайги и вырастил хлеб. Теперь ему казалось: он должен наверстать все свои былые труды, горечи и обиды. Послушать его он, казалось, презирал свой труд, давший ему начало в здешней жизни, говорил, что можно было обойтись и без него.
– Робил да робил. А люди торгашили! А я выгоды упустил. А мог бы!..
Иначе как с обидой Федор не говорил про первый год, хотя знал: славное то время было! Но на людях всегда твердил, что страдал зря.
Он был проворен и суетился по-прежнему. Все его помыслы были обращены к наживе. Агафья тоже побуждала его к этому, супруги действовали все решительней.
Только Иван удивлял его. Не раз Федор думал: почему сосед себе хороший дом не построит?
– Некогда! Торгует!
– говорил Егор.
– Скупой...
– бывало, скажет Агафья.
– Копит! И в таком проживет.
– Нет, он не хочет на малом мириться, далеко гнет, куда-то целится, говорил Федор.
– Хватит еще!
И думал: "Пусть бы Иван далеко хватил. Я бы за него тут остался".
* * *
Подвыпив, Федор и Айдамбо, пошатываясь, пошли по берегу.
– Ты крепко его держи, - наказала Агафья.
– Вцепился, теперь не оторвешь!
– смеясь, отозвался мужик.
Барабанов подмигивал встречным и кивал на гольда: вот, мол, какой чудак, разрядился, как петух, и что вытворяет. Они направились к Ивану, но того дома не было.
Бердышовы жили в старом зимовье, которое когда-то складывал Иван с гольдами. Теперь лес вокруг вырублен, рядом вскопан огород, поодаль построен из свежих бревен высокий большой амбар для товаров, а зимовье все то же. Под крышей видны копья, рогатины, меховые лыжи. Нарты разбросаны всюду небрежно, как будто, где их последний раз распрягли, там и оставили. Собаки нарыли ямы и лезут в них, прячут морды в землю от мошки. Летом нартовые собаки ленивые, сонные, линяют: всюду клочья шерсти. У зимовья чугунный котел на камнях и чайник, черный от сажи. На опушке тайги пасутся полудикие кони Бердышова.
Анга и Дельдика на огороде, обе исчерна-смуглые, в белых платьях.
Айдамбо и Федор подошли.
– Ивана нету... Не знаю где!
– нелюбезно ответила Анга, видя, что Федор нетрезв.
Разговор не клеился.
– Пойдем домой, сейчас чего-нибудь сотворим, - сказал Федор.
– Давай я тебя покатаю.
– Давай!
Втайне Айдамбо желал бы остаться с Ангой и Дельдикой. Долго он был на охоте, ожидая дня, когда увидит Дельдику, отдаст меха Ивану, преобразится в русского. Многое хотелось бы рассказать, как старался он в тайге. Сейчас он готов был переступить родовой закон и заговорить с девушкой. Но Федор тянул его обратно. Полагая, что русский лучше знает, как свататься, Айдамбо уступил.
– Пойдем, ладно!
– согласился он нехотя.
Федор держал несколько лошадей для разгона. Он поймал гнедого мерина, надел на него шлею с бубенцами. Конь, ступая вдоль берега, на длинной веревке потянул лодку. Гольд и мужик залезли в нее.
– Вот увидишь, ей понравится, помни мое слово.
– Мимо Ваньки поедем?
– спросил Айдамбо.
– Конечно! Мы с тобой шуму на всю деревню наделаем. Ну, пошел! взмахнул кнутом мужик.
– Эх, гармонь бы сейчас! Ну, ничего, будем и так горланить!..
– Быстро ехай!
– дико крикнул Айдамбо, вскакивая в лодке во весь рост.
Мужик, показывая, как старается и угрожает, еще раз хлестнул бичом. Конь, одичавший - его несколько месяцев не запрягали, - испуганно шарахнулся я, то лязгая копытами и спотыкаясь, то разбрызгивая воду, помчался по косам и заводям.
– Эх, поше-е-ел!.. "По улице мостово-о-ой!.." - заорал Федор.
Поравнявшись с бердышовской избой, Айдамбо выпятил грудь в красной рубахе и выставил ногу в лакированном сапоге.
– Однако, никто не заметил, - пожаловался гольд.
– Никого нету.
– Не беспокойся. Все видят! Бабы, знаешь, как наблюдают: ты их и не заметишь!
– Ну, давай еще!
– Давай!..
Федор завернул коня.
– Эй, а это че-то? Порвался, что ли?
– вдруг спросил гольд. В трещине сапога виднелся его черный палец.
– Черт знает! Как такие сапоги таскают, нога как деревянная!
– В таких сапогах надо чистеньким ходить, в грязь не лезть. А ты в лакированных сапогах лезешь в Амур. Это не бродни!..
– сказал Федор, правя веслом к берегу.
– Ну, приехали. Кто такие сапоги долго носит привыкает, - утешал он гольда, вылезая на косу.
– Да они тебе малы!
– заметил гольду Силин, вышедший на берег полюбоваться на новые проделки соседа.
– Без привычки поломаешь ноги, пальцы стопчешь!
Федор увел гольда домой и напоил его до бесчувствия. Когда, лежа на кровати ничком, пьяный Айдамбо храпел в глубоком сне, Агафья спросила мужа:
– Это что же, даром поить его? Такая-то гулянка!
Федор подмигнул.
– Убери этот мешок с глаз моих, - кивнул он на вещи гольда.
На другой день приехал Иван. Айдамбо явился к нему. С похмелья у гольда болела голова. Пальцы его лезли из растрескавшихся сапог, он не снимал их и ночью.