Амур-батюшка (Книга 2)

Задорнов Николай Павлович

Прощаясь с Васькой, он с нежностью поцеловал русую голову мальчика.

* * *

Явившись в родную деревню, Савоська открыл товары в лодке и показал своим ноанским сородичам новое ружье.

– Бердышов такие продает.

– Это ружье плохое, стрелять не будет, - с грубой насмешкой сказал приказчик Синдана, оставшийся в Ноане за хозяина. Савоську он уверял: Тут торговать плохо. Никто ничего не купит. Лучше тут не торговать. На Амуре куда выгодней.

– Это мы узнаем, плохо ли тут торговать, нет ли, - ответил ему старик.

На другой день Савоська поставил свою лодку напротив

лавки Синдана и стал раздавать товары в долг.

– Зимой звери пойдут, тогда расплатимся, - говорили ноанцы.
– Мы с тобой ведь родные. Сначала тебе отдадим, потом Синдану.

Приказчик сидел в лавке и наблюдал через открытую дверь. Он волновался: хозяин станет бить его, если узнает, что в Ноане торговал другой купец. Но еще больше боялся он Бердышова, который со всяким мог поступить так же, как с Дыгеном.

Когда толпа зашумела, приказчик не выдержал и выскочил на берег, желая знать, что там происходит. Он ужаснулся, увидев, что Савоська показывает красивые ситцы, а гольды берут их. Ему захотелось разогнать всех. Торгаш - рослый, красивый мужчина, в туфлях и халате, - дрожа, ходил маленькими шажками, и голова его тряслась.

"Злой как черт, но осторожный, - подумал Савоська.
– Надо его раздразнить".

– Дай в долг, - просил Савоську плешивый ноанец.

– А чем будешь отдавать?
– не выдержал приказчик и подскочил к лодке.
– Ты у нас в долгу. Зачем обманываешь? Обманываешь и его и нас!

– Твоя торговля пропала, - сказал Савоська.
– Что, не правда? Ты злой как собака... Как Синдан!

Савоська бранил Синдана и его товары, кричал, грозился. Он словно нарочно лез на рожон. Приказчику хотелось ударить старика, избить его. Но он сдерживался, зная, что это будет величайшей оплошностью. Он знал: Савоська служит у Бердышова, что он тут всем родня.

Савоська вдруг схватил приказчика за руку и, размахнувшись, ударил ею сам себя изо всей силы по щеке и дернулся всем телом, как бы не в силах удержаться на ногах.

– Ой, ой, убил!
– споткнулся он.

Вся толпа пришла в движение.

– Ой, ой, человека убили!
– заорала какая-то старуха.

– Чего дерешься? Зачем дерешься?
– плаксиво, с обидой кричали со всех сторон на торгаша, но никто не смел подступиться к нему.

– Ударил меня!
– орал Савоська.
– Все видели? Сюда больше не приеду!.. Я пришел на дедушкину могилу, а он меня бьет!..

Приказчик побледнел и при виде сгрудившейся толпы застучал зубами от страха. Ссутулившись и злобно озираясь, он быстро пошел в лавку и скрылся в ней.

– Сюда больше никогда не приеду!
– продолжал кричать Савоська. Отдавайте мои товары!
– Он вырвал у плешивого старика сверток ситца, кинул в лодку и закрыл холстиной.
– Меня обидели. Собирайтесь в дорогу, поедем!
– велел он гребцам.

Ноанцы просили прощения у Савоськи и умоляли его остаться.

– Теперь мне дедушкину могилу из-за торгаша забыть надо, - плакал Савоська, стоя с шестом на корме лодки.
– Дедушкина могила-а-а!
– плакал он, и, глядя на него, лили слезы провожающие его ноанцы, хотя многие догадывались, что почтенный дядя Чумбока схитрил и, видно, ему надо было зачем-то все это. Но из чувства уважения к старшим никто не смел ему перечить.

ГЛАВА

ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Чем выше, тем глуше и страшней становился Горюн. Река кипела на острых камнях. Скалы висели над протоками. Лес местами завалил реку. В плавниковых преградах гребцы с трудом находили узкие проходы и по ним перетаскивали лодки.

На грудах мокрого хвойного гнилья, среди реки, росли березы. Запах лесной прели стоял в воздухе.

– Тут еще жарче, чем на Амуре, - жаловался Васька.

Он уж и не рад был, что поехал на Горюн, в такую тягость было ему все, но по-прежнему терпел. Когда Савоська уехал, мальчик очень жалел, что старик не рассказал еще одну сказку - про амба-лоча. Хотел рассказать, да не успел.

Но вот настали такие тяготы, что уж и Ваське не до сказок. Он в душе клянет день и час, когда собрался на Горюн. Хочется к матери, готов зареветь, такая мука: жарко, тяжко, скучно. От воды прохлады нет. Тесно. Сопки сошлись, жгут живьем, скалы кажутся раскаленными.

– Руки гудят, - молвил Илья.

Иван засмеялся:

– Гляди, и Бормотова проняло!

На остановках гольды играли в карты, расположившись в лодке на груде товаров, где-нибудь под кустами, свесившимися с берега, или прямо на солнце, на отмели.

– Всё играют?
– спрашивал Иван у Ильи.

Он шел на своей лодке впереди и лишь изредка дожидался остальных.

– Как остановка, режутся вовсю! Жара, мошка, оводы, а им хоть что! Пот с них льет, дядя Ваня, а они кричат - чуть не дерутся.

– Как, не устаете?
– спросил Иван.

– Как не устаем! Конечно, устаем!
– отозвался гольд.

– Отгони хоть слепней.

– А ну их к чертям!
– отмахнулся гребец и продолжал бить козырями.

– Вот, Васька, людям в такой работе нужно какое-то утещенье. Это же убийство - вверх по Горюну товары подымать. Вот он толкается шестом клянет и себя, и работу, и меня уж, не без того, но надеется, что остановка за мысом будет и он товарища обыграет в карты. Что поделаешь, люди!.. И я не препятствую, пусть утешаются, лишь бы на меня работали. Я тут как царь. Правда?

Илюшка смеялся: дядя Ваня всегда шутит!

Васька слушал серьезно.

– А нам чего ждать?
– вдруг спросил он.

– А тебе что надо, ты сам достигни! Будешь водку пить, в карты играть, паря, да еще утешаться этим - век станешь шестом чужой товар толкать. Ну, поехали!
– грозно крикнул Бердышов на гольдов.

Как только близился перекат, сзади кричали:

– Илюска, Илюска!

Гольды выбивались из сил и льстили Илье, чтобы он постарался. Илья сверкал глазами, изо всей силы налегал на шест и приводил в восторг всех лодочников. Глядя на него, всем работалось веселей.

Горюн разделился на чистый и мутный. Гольды объяснили Ваське, что мутная вода в рукаве оттого, что выше впадает желтая река. К полудню лодки подошли к ее устью. Откуда-то из густого лиственного леса валили мутно-глинистые тихие потоки воды. Вскоре в дубняках и ильмовниках открылся широкий вход в тихую реку с желтой водой. Гольды с облегчением вздохнули, бросили шесты и взялись за весла.

– Теперь по этой реке пойдем. С Горюном прощаемся, - сказал Иван. Тут тихое течение, будет людям легче.