Амур и Психея
Шрифт:
– Я не вовремя… вы чем-нибудь заняты? Ваш муж дома?
– Нет-нет, я очень рада слышать вас. Мой муж на работе, а дочь в школе.
– Я понял. Джули, когда бы вы ни приехали в Салоники, я постараюсь вас увидеть. Просто дайте мне знать, и я приеду – договорились?
– Спасибо, Алекс. Я, конечно, предварительно позвоню вам.
– Да, в любое время.
– Хорошо, договорились. Будьте здоровы. До свиданья.
– До свиданья, Джули, я буду звонить, если вы позволите. На домашний или лучше на мобильный?
– Да, разумеется,
– У вас такой прелестный смех, Джулия. Я закрываю глаза и вижу вашу улыбку и веселые искорки в ваших прекрасных глазах…
– Ну, что вы, вы слишком добры.
– Я смутил вас. Извините меня. До свиданья, Джулия.
– До свиданья, Алекс.
Какое-то время Юлия сидела у телефона и смотрела на него, как будто бы видела впервые. Затем она сходила на кухню и вернулась с влажной салфеткой, которой вытирала пыль с мебели в комнатах, старательно протерла аппарат, убедилась, что он работает, и чуть отодвинула его от края стола.
– Так, это был всего лишь звонок вежливости от коллеги. Первый и единственный.
Юлии стало тоскливо и неприютно на душе. Ей почему-то показалось странным, что за окном так серо. «Как если бы в яркий солнечный день солнце зашло за тучу», – подумалось ей. Но день был самый обычный, январский, когда после трех часов дня постепенно наползают сумерки, в начале пятого сгущаясь настолько, что пора зажигать свет.
Юлия позвонила маме, поговорила с ней, узнала, сделала ли Вероника уроки, и стала думать о том, какие у нее самой дела завтра.
Затем она достала альбом с фотографиями с конференции, пролистала его, задерживаясь на групповых портретах с Алексом, закрыла и убрала в шкаф на верхнюю полку, туда, где стояли книги и лежали вещи, которыми практически никогда не пользовались.
А потом пришел с работы Вася, вернулась Вероника, и они сели ужинать.
20
Семестр начался восьмого февраля, и в тот же день Павел Петрович определил дату и время проведения заседания кафедры – ближайший понедельник, в три часа дня.
В назначенный день и час одна из поточных аудиторий заполнилась коллегами Юлии – преподавателями и научными сотрудниками. Одни с явным оживлением обсуждали то, какова была посещаемость их занятий в первые дни семестра, в каких группах и по каким именно дисциплинам. Другие строили планы на начавшееся полугодие, делились соображениями относительно того, насколько успешно студенты выпускного курса работали над какими темами, в чьих именно спецсеминарах. А еще интересовались, удалось ли кому-то из коллег за последнее время опубликовать или подготовить для обсуждения на кафедре статью или главу монографии.
Юлия включилась в работу легко и продуктивно, тем более что в ближайшие год-два она планировала в основном завершить работу над своей докторской темой. Она действительно
Павел Петрович Постников был опытным руководителем. Он прекрасно разбирался не только в филологии, но и в людях, чьими стараниями, чаяниями, амбициями и ежедневной работой в аудитории она жила. Когда он брал слово, слушать его на любом языке было увлекательно, потому что ничего из им произносимого не повисало в воздухе цветными воздушными шарами округлых фраз, не скрежетало металлом жестких тезисов, не оглушало бравурной медью творческих планов и не терялось из виду в тенистых аллеях долгосрочных перспектив.
Профессор Постников был неисправимым романтиком – он верил в то, что мир спасет Красота, и учил видеть ее ростки в мотивации каждого поступка, особенно словесного, своих коллег. Он дорожил инициативой, своей и чужой в равной мере, и часто готов был поступаться своими собственными интересами ради того, чтобы научные, академические или личностные интересы кого-то из членов коллектива более полно удовлетворялись. Особенно же он ценил людей нетривиально мысливших, вдумчиво относившихся к порученному делу, умевших находить даже в рутинной деятельности смысл и потенциал ее творческого применения и развития ее результатов.
В какой-то момент, уже под занавес заседания, Павел Петрович обвел взглядом аудиторию, снял очки, отчего выражение его лица несколько смягчилось, и произнес:
– А вы знаете, коллеги, мы могли бы всерьез подумать о том, чтобы попытаться наладить академическое сотрудничество с учебными заведениями доуниверситетского уровня. Ведь мы не читаем пропедевтические курсы, а могли бы, и с успехом.
Собравшиеся притихли, некоторые посмотрели на заведующего кафедрой с заинтересованностью.
– Это все уже было, дорогой Павел Петрович! Двадцать первый век на носу, неужели же мы все еще должны ходить по так называемым школам с преподаванием части предметов на английском языке и вести у них семинары, причем практически за копейки? – раздался зычный голос профессора кафедры Маргариты Григорьевны Нечепур. – Нам и так-то недоплачивают, о чем я не устаю повторять в каждом своем выступлении, где бы ни приходилось об этом говорить.
Аудитория, приготовившаяся к завершению встречи и уже начавшая убирать в сумки и портфели то, что лежало перед ними на столах, завздыхала, закряхтела, приглушенно зафыркала, всячески сигнализируя Постникову, что он если и не полностью исчерпал их терпение, то был очень близок к этому.