Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— Пришлось пару раз, — вздохнул Крис. — Мне ещё не хуже всех. Самого страшного у меня не было.
— А ты видел таких, у кого было? — возразил Эд.
— Нет, — кивнул Крис. — После такого не живут. Я слышал.
— Я тоже много чего слышал, — буркнул Эд. Покосился на внимательно слушавшего их Жарикова. — Ладно. Доктор Иван, а может, — в его голосе вдруг прозвучала надежда, — может, он наврал, а? — и, не дожидаясь ответа растерявшегося Жарикова, продолжил со странной, неслыханной ранее Иваном тоской: — Ну, обидно же. После всего. Что они сделали с нами, как мы работали на них, и после всего
Парни не защищались и не нападали. И не играли. Это Жариков понял. И ухаживать за Чаком и Гэбом они будут. Но подстраховаться надо. Пожалуй… тётя Паша. Её авторитет для парней непререкаем. Она присмотрит. А он отоспится с утра…
Крис внимательно посмотрел на Жарикова и улыбнулся.
— Вы уже не сердитесь на нас, Иван Дормидонтович.
Он не спрашивал, а констатировал факт. Жариков невольно улыбнулся в ответ. Трудно сердиться на них. Как на детей. К сожалению, инфантильность остаётся серьёзной доминантой…
— Доктор Иван, — тихо сказал Эд, — ничего такого не будет, не беспокойтесь. Мы всех предупредим.
— Всё будет в порядке, — кивнул Крис. — Нас, конечно, малость шарахнуло, но остальным мы уже объясним.
Жариков кивнул. Что ж, срыв, конечно, возможен, но если сумели сдержаться, не сделать второго шага… это уже достижение.
Дальше они пили чай, и разговор шёл уже беспорядочно, перескакивая с одного на другое. Парни очень старались говорить больше по-русски. Жариков подсказывал, переводил, осторожно поправлял. Однако же, как за русский взялись, неужели… неужели решили уже навсегда связаться с Россией? Интересно. Но это потом. У Криса получается лучше, но Эд его нагоняет. Если это и у остальных… раньше к русскому языку многие относились, скажем так, небрежно. Ругань сразу выучили и почти в полном объёме, даже свои конструкции изобретают. Многое понимают, но говорить то ли стесняются, то ли не стараются, обходясь мимикой и жестикуляцией. Очень интересно.
Крис поймал изучающий взгляд Жарикова и улыбнулся.
— Всё будет хорошо, Иван Дормидонтович. Если Гэб захочет жить, то выживет.
— А Чак? — спросил Жариков.
— Он злой, на злости держится, — ответил Эд.
— Да, — кивнул Крис. — Злые сами не умирают, их кончать надо.
— Крис!
— Чак выживет, — убеждённо сказал Крис. — Руки не поднимаются, а нас поливал… Ну, когда мы перекладывали его.
— Я не слышал, — удивился Жариков.
Парни рассмеялись.
— Камерный шёпот за два шага не слышен, — объяснил Крис и повторил: — Он выживет.
— А как он потом будет жить? — задумчиво спросил Жариков.
Крис пожал плечами, переглянулся с Эдом.
— Ну, не знаю. Может, и восстановится у него.
Эд кивнул.
— Да. Мы думали уже. Ведь, — он замялся, подбирая слова, — ну… ну, как сказать, Крис?
— Членом не только трахают, — не очень уверенно сказал Крис и, не увидев протеста Жарикова, продолжил смелее. — Остальное же мы можем. И в душе там, или на массаже трогаем и ничего. Слайдеры вон верхом ездили. Так, может, и
— Молодец! — искренне восхитился Жариков. — Какие же вы молодцы оба. Спасибо, парни.
Крис и Эд одновременно расплылись в широчайших обаятельных улыбках. Мир стал окончательным, и об их визите в палату Гэба речи больше не будет. А значит, и самое опасное — их обман — тоже похоронен.
И разговор снова ушёл на всякие мелочи госпитального быта. После Хэллоуина парни избегали выходить в город, предпочитая свободное время проводить в госпитале. В общем, занятия они себе находили. В тренажёрном зале, в библиотеке, на курсах, куда ходило большинство. В закутке между лечебными корпусами они сделали себе что-то вроде крохотного стадиончика и там, несмотря на наступившие холода и дожди, всё время кто-то крутился, подтягивался и отжимался. Ещё весной им показали футбол и волейбол, и это тоже дало занятия вплоть до полуофициальных матчей.
О Гэбе и Чаке они больше не говорили. На рассвете все вместе сходили посмотреть на них. На этот раз спал и Гэб. Когда Жариков заходил в палаты, парни оставались в коридоре, но ни в их позах, ни в последующих высказываниях никакой враждебности, как, впрочем, и сочувствия, Жариков не заметил, только спокойная деловитость. Ну, раз парни обещали, то так и будет. Слово они держать умеют, в чём Жариков уже неоднократно убеждался.
…опять туман. Белый плотный. Тёмные полосы стволов. И тихий, как шёпотом, свист.
— Мама, что это?
— Не что, а кто. Это синички, Серёжа.
— А они добрые?
— Пей молоко, а я тебе расскажу про синичек.
— А мне?
— И тебе. Пейте.
Аня утыкается носом в большую фарфоровую чашку, так что её короткие толстые косички торчат кверху. Не отрываясь от своей чашки, он тянется к ним.
— Не приставай к Ане.
— Я не пристаю.
— Пристаёшь, — заявляет Аня, встряхивая косичками. — Мама, он пристаёт.
Он вздыхает. Мама смотрит на них, качает головой и улыбается.
— Не ссорьтесь. А то я не буду рассказывать.
Мама всегда так. Чуть что «не буду рассказывать». И папа. Папа тоже интересно рассказывает…
…- Увидев смерть друга, Ахилл обезумел.
— Гаря, что ты ему рассказываешь?
— Троянскую войну, Римма.
— Тебе мало той войны, что есть?
— Папа, а бывает так, чтобы войны не было?
— Вот, пожалуйста!
— Ну, устами младенца…
— Я не младенец!
— Сергей, цепляться к словам неинтеллигентно…
…Красное круглое личико, круглый рот и противный режущий уши крик.
— Мам, она опять плачет! Ну, мама же!
— Конечно, плачет. Он ей рожи показывает.
— У-у, ябеда…
…- Здравствуйте, дети.
— Здравствуйте, здравствуйте, — кричат они на разные голоса.
Русоволосая женщина в зелёном платье смеётся.
— Ну, не все сразу. Вы же теперь ученики. Меня зовут Валентина Леонидовна. А сейчас каждый из вас чётко скажет, как его зовут. Полным именем.
— Это с отчеством?
— Конечно, — она заговорщицки им улыбается. — Вы же русские, — и уже строго: — Если вы хотите что-то сказать, поднимите руку. Всё понятно?