Аналогичный мир - 2
Шрифт:
…Он сидит в углу и молча наблюдает. Стандартная ситуация. Сторм активно разыгрывает карту сотрудничества со следствием. Следователь въедлив, ехиден и слегка неофициален.
— Итак, вы утверждаете, что именно вы сообщили в комендатуру и вызвали войска.
— Нет-нет, — Сторм доброжелательно улыбается. — Мне не надо лишнего. Я, с вашего разрешения, способствовал этому вызову. Мисс Малик… типичная женщина, по наитию и вдохновению она сделает всё как надо, а любую инструкцию либо забудет, либо перепутает последовательность действий. Проверено на практике, —
— Ваша стрельба тоже была помощью? Как и всё последующее?
— Вы имеете в виду… «трамвай»? Так его не было! И стрельба… Я же даже не задел её, — начинает горячиться Сторм. — Вы же знаете меня, знакомы с моим личным послужным списком. Неужели я мог промахнуться с нескольких шагов?! А потом я вывел её из конференц-зала…
— Избитую, в разорванной одежде… Что же вы остановились? — насмешливо улыбается следователь.
Сторм, ломая спички, закуривает.
— А как бы ещё я мог её спасти? Только имитацией казни. Это была имитация, поймите!
До этого он был на очной ставке Шермана и Сторма. Именно там и возник вопрос о роли Джен Малик и её судьбе. Шерман обвинял Сторма в её смерти. Так и возник этот эпизод…
…Наклонившись вперёд, Никлас вытер ладонью лобовое стекло и опять откинулся на спинку. Да, у Сторма это было последним козырем. Смягчающее обстоятельство. Плюс сотрудничество со следствием. А для Шермана… Ещё одна сломанная судьба. Скольких сломала Империя…
…Огонь в камине, кожаные старинные кресла и двое взрослых разумных людей ведут неспешный доверительный разговор.
— Отец, я знаю, что ты скажешь, но на этот раз ты меня не остановишь.
— Знаю, — отец глядит на него и медленно покачивает головой. — Знаю, сынок. В нашей семье, приняв решение, уже не отступали. И не меняли убеждений в угоду… выгоде. Знаю. Но я останавливаю тебя не потому, что согласен… с теми, со всем, что они творят. Я боюсь за тебя. Ты же погибнешь, сгоришь в этом костре.
— Отец. Лучше умереть стоя…
— Чем жить на коленях, — подхватывает отец. — Я и это знаю. И согласен. Но это слова. А умирать придётся на деле.
Он молча вздёргивает подбородок.
— Ты думаешь о рабах, о цветных, о русских, — говорит отец. — А о нас с мамой ты подумал?…
…Прости, отец. И мама. Я иначе не мог. Не уподобляться же тем, сломавшимся до удара? Нет, я понимаю: устоять под этим, под таким прессом очень трудно, да что там, невозможно, и всё же…
Никлас сосредоточенно вписал машину в поворот. Нет, отвлекаться нельзя. Итак, версия Сторма, в целом, подтверждается. С этого он и начнёт свой доклад.
Ив медленно вытянулся под одеялом, а потом, как в детстве, свернулся в комок. Ну, вот и всё. Отпустило. А ведь как испугался, увидев, да нет, услышав этот голос. Но… обошлось…
…За ворота они выходят молча. И первые несколько шагов проходят молча. Он не выдерживает первым.
— Как вы меня нашли?
— Не будьте таким эгоцентриком и не думайте, что весь мир вращается вокруг вашей персоны, — мгновенный ответ и улыбка. — Но я рад, что встретил вас.
— Ещё
— Не задирайтесь. У вас это плохо получается. Скажите, вы знаете о судьбе отца?
— Не в деталях.
— А как уцелели вы?
Он пожимает плечами.
— Случайно.
— Да, — задумчивый кивок. — Разумеется. Случайно спасение, а гибель закономерна. Кто-нибудь из родных остался?
— Насколько я знаю, никого. Отец и раньше… не поддерживал с ними отношений. Каждый сам по себе.
— Да, и сам за себя. Он был верен своим принципам.
— А теперь, — он старается улыбнуться, — задираетесь вы. Зачем?
Немного насмешливая улыбка.
— Верность принципам — достоинство, а не недостаток. Вы твёрдо решили уехать?
— Да, — говорит он с вызовом.
— Что ж, в вашем положении это совсем не плохой вариант.
И он снова не выдерживает:
— Так вы выпустите меня? Не арестуете?
— Нет. Во-первых, вас не за что арестовывать. К тому же вы — несовершеннолетний.
— А во-вторых?
— А во-вторых, ваш арест ничего не даст. Нужной нам информацией вы не владеете.
Он смотрит на идущего рядом человека. Да, всё-таки пережитые страдания никогда не проходят бесследно. Неужели и он сам изменился? Хотя нет, его же узнали. Но узнал и он. Они уже подходят к развилке и маленькой зелёной машине. Обычный армейский вездеход. У машины останавливаются.
— Желаю вам удачи в новой жизни.
Он растерянно кивает.
— Спасибо, но… неужели вы… вы не будете мстить?
Насмешливая, но необидная улыбка.
— Кому? Вам? Незачем. К тому же оскомины на губах у вас и так вполне достаточно. Вы выбрали неплохой, но нелёгкий вариант. Вам придётся сменить всё. Язык, привычки, манеры… Я не отговариваю вас, это ваше решение вашей проблемы. Желаю вам удачи…
…Ив вздохнул, не открывая глаз. На этом их разговор и закончился. Надо отдать должное: его ни разу не назвали по имени. Правда, и он не знает, как теперь зовут… пожалуй, не надо. Лучший способ не проговориться — это даже про себя не называть. И не всё ли ему теперь равно, как звали этого человека тогда, и как зовут теперь? Своего настоящего имени он тогда так и не назвал, так будем уважать его твёрдость. И этот человек прав. Новая жизнь — всё заново. Что ж, постараемся оправдать доверие и соответствовать. Выучить язык, привыкнуть к иной пище и другим обычаям, жить наравне с цветными и бывшими рабами. И не думать о прошлом, и не вспоминать. Прошлое осталось в прошлом.
Ив повернулся на спину, откинул с груди одеяло и вытянул руки вдоль тела. Через силу, разлепляя ресницы, открыл глаза. Тишина, сонное дыхание и похрапывание, уютное сопение Приза под кроватью. Ив покосился на соседнюю кровать. Эркин Мороз. Спальник. Раб. Индеец. Зачем он понадобился этому? Ведь сам не скажет, и не спросишь. И не надо — одёрнул он сам себя. У парня своя жизнь, в твою же он не лезет, не лезь и ты в его.
Эркин сквозь сон почувствовал на себе взгляд и открыл глаза. Ив? Чего это он?