Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— Слушаюсь, сэр.
И когда спальник вернулся с чашкой, не фарфоровой, а фаянсовой, простой и явно не из другого сервиза, а обыкновенной дешёвкой, он налил кофе в две чашки.
— Это тебе. Пей. И бери бисквит.
Мгновенный быстрый взгляд бархатно-чёрных глаз и тихое:
— Прошу прощения, сэр. Пригубите, сэр.
Он кивнул и, соблюдая ритуал, коснулся губами края фаянсовой чашки и одного из бисквитов.
— Спасибо, сэр.
Жестом он показал парню, чтобы тот сел не на пол, а на кровать. Ну, ты смотри, какой кофе хороший!
— Ты часто варишь кофе?
— Когда прикажут, сэр.
— У тебя хорошо получается. Молодец.
— Спасибо, сэр, — парень благодарно улыбнулся.
Пил
…Спальник всё делает красиво. Рассел усмехнулся. Он как-то видел, как этот индеец нёс на спине ящик с чем-то явно тяжёлым. Красиво шёл. И потом… даже тогда, лёжа без сознания и потом под дулом, парень был красив. И в ту ночь, когда он пришёл в Цыетной квартал сказать о Джен… Рассел нахмурился. Неужели парень не поймёт, что он не обманывал, что смерть Джен была и для него ударом. Но… но отец и в этом оказался прав: он слаб. Смерть Джен ударила его, и он сломался, а этот чёртов индеец устоял. Он помнит это лицо. Красивое лицо спальника, ставшее жёстким и даже не злым, а исступлённым. Говорят, этот парень многих убил. Что ж, скорее всего, так и есть. Просроченный не перегоревший спальник в раскрутке — страшное явление. Огромная сила, отличное знание человеческой анатомии и никаких тормозов. Это пострашнее даже раба-телохранителя. Те управляемы, а раб в раскрутке — нет. Что ж, если Сторм всё-таки не соврал, и Джен жива, и русские в самом деле отпустили всех цветных, и парень смог найти Джен, то… то пожелаем Джен силы. Душевной. Держать такого в повиновении совсем не просто. Но… но он сделал всё, что мог, предупредил Джен… как мог… поговорил с парнем… хотя нет, они тогда говорили о другом… чёрт, опять всё путается… тёмное строгое лицо индейца… ухмыляющийся Сторм… бледная Джен с заломленными за спину руками и в разорванной на груди блузке…
Рассел со стоном сжал голову руками. Нет, лишь бы не это. Но его уже опять захлёстывал водоворот лиц, обрывки виденного и слышанного. Рассел перевернулся на живот и обхватил обеими руками тощую тюремную подушку, вжался в неё лицом. Опять… Он ничего не может с этим поделать… Все, кого он любил, умерли, а живут те, кого он ненавидит. Чтобы Джен жила, он должен её возненавидеть. Но он не может этого. Джен… Джен… Джен… Он так надеялся, что избавился от прошлого, стал другим, и вот всё рухнуло. И виновата в этом Джен. Ему надо возненавидеть её. Тогда она выживет. У него отняли всех, кого он любил, всех. Начали с мамы и закончили отцом. И он думал, что этим всё кончилось. Он остался один. Остались ненавидимые, презираемые им. Ему было плевать на них. На всех. И на себя. Он был уверен, что этот его мир надёжен. А мир рухнул, рассыпался обломками и осколками. И Джен — только один из этих осколков. Боже, как болит голова. Скорей бы утро. Завтрак, уборка камеры, оправка, допросы наконец, но движение, живые люди… чтобы не думать… ни о чём не думать.
Ночью пошёл дождь. Ларри проснулся от щёлканья капель по козырьку и встал проверить: не подтекает ли окно. Ощупав раму и убедившись, что сухо, он вернулся к кровати. Марк вздохнул и шевельнулся во сне, но не проснулся. Ларри осторожно лёг и натянул одеяло. Ещё рано, можно поспать. В дождь хорошо спится. И Марк успокоился. А то первые ночи просыпался при каждом его движении. Стоило ему шевельнуться, как Марк сразу привставал в своей кровати и спрашивал:
— Пап, ты где?
А то и просто перебирался к нему и не понимал, почему он требует, чтобы Марк спал отдельно, в своей постели. Хотя… в самом деле, откуда Марку знать. В питомнике все спали прямо на полу вповалку, а потом на общих нарах в рабском бараке. И даже здесь… Сэмми тогда втиснул в отведённую малышам выгородку большую кровать, и опять же все пятеро спали вместе. Конечно,
Ларри лёг и завернулся в одеяло. Ещё ночь, можно спать. Больше недели он уже дома, и вот странно: сразу и кажется, что очень давно вернулся, и будто это вчера было, настолько всё хорошо помнится…
…Утро было холодным и ясным. Они все уже доели кашу и пили кофе со свежими лепёшками, а малыши — Том и Джерри — канючили конфет или хотя бы печенья, когда в кухню вошёл Джонатан. Румяный, чисто выбритый. Обвёл стол и их всех холодно блестящими синими глазами. У него почему-то сразу потянуло холодком по спине, хотя утро только начиналось и ничего такого за ночь не могло произойти. Но тут Джонатан, кивком ответив на их нестройное: «Доброго вам утречка, масса», заговорил:
— Мамми, в кладовке жучки появились. Почему мука возле мешков просыпана?
— Так, масса Джонатан… — начала Мамми, но её уже не слушали.
— Сэмми, почему в инструменталке беспорядок?
Смуглое лицо Сэмми заметно посветлело. В кухне стояла мёртвая тишина, и только голос Джонатана.
— Дилли, все тряпки перестирай, у бидонов грязные горлышки, коровы плохо вычищены… В птичнике грязно, Молли, почему все корма вперемешку и без счёта засыпаны?… Стеф, почему не записан расход солярки за неделю? Масло разлито…
В кухню вошёл повесить ключ от душа Фредди, и Джонатан, закончив со Стефом, посмотрел на него.
— Фредди, почему в деннике у Дракона пол проломлен? И седловка вся опять перепутана.
Ироничная улыбка, с какой Фредди зашёл в кухню, мгновенно исчезла. Фредди густо, до коричневого цвета покраснел и, круто повернувшись на каблуках, не вышел, а вылетел из кухни, и, пока закрывалась за ним дверь, они видели, как Фредди бежит к конюшне. Он открыл уже рот, чтобы сказать, что Фредди не при чём, они же только вчера вечером приехали, Фредди не мог успеть не то, что порядок навести, просто рассмотреть и проверить всё.
— Помолчи, Ларри, — бросил, не глядя на него, Джонатан.
Он почувствовал, как дрожит сидящий рядом Марк, и обнял сына за плечи. Марк прижался, спрятав голову у него подмышкой.
— Рол, — продолжал Джонатан, — сено неаккуратно заложено, вываливается.
А вот и его черёд.
— Ларри, до ленча можешь заняться своей выгородкой. Всё необходимое возьмёшь сам. После ленча подойди к кладовкам. Сэмми, после ленча тоже будешь там нужен.
— Да, масса, — пробормотал Сэмми.
Но Джонатан, уже не слушая их сбивчивых объяснений и оправданий, вышел. И сразу вскочил из-за стола и бросился к двери Роланд. Допивая, дожёвывая на ходу, заметались остальные…
…Ларри улыбнулся воспоминанию. Устроил им тогда Джонатан разгон, что и говорить. До ленча все носились, как… да под плетью так не дёргались. Тома и Джерри Мамми сразу загнала в свою выгородку, и они там до ленча сидели, носа не показывали, голоса не подавали. А остальные мальчишки, кто постарше, пошли с родителями на работу. Марк не отходил от него ни на шаг. Вдвоём — у остальных у всех свои дела — они и поставили ещё одну кровать для Марка и даже маленький столик к окну втиснули. И стало в их выгородке не повернуться. Но к ленчу у Марка была своя застеленная кровать, на стене пристроились две полочки для книг и третья для всяких мелочей, пол вымыт, под стол у окна задвинуты две табуретки, пониже для него и повыше для Марка, чтобы они могли сразу вдвоём сидеть. Он догадывался, зачем Джонатан велел ему после ленча подойти к кладовкам, но в ответ на вопросительный взгляд Сэмми только пожал плечами. Дескать, не знаю. Не хотел искушать судьбу. Ели за ленчем быстро и сосредоточенно, без обычных шуток и подначек. И опять встали с последними глотками.