Аналогичный мир - 2
Шрифт:
— Я практик, отец.
— Ты прагматик. Ты неплохой специалист, Рассел, но ты только исполнитель. Жаль. Я рассчитывал на тебя. А ты — простое приложение к аппаратуре.
Он зло дёргает плечом, но молчит. Как будто он не знает, что происходит с теми, чьи идеи не понравились, или наоборот, слишком понравились… тому же отцу. Исполнитель! Как будто отцу нужен рядом… творец? Двум творцам в одной лаборатории слишком тесно.
— Ты, — отец не спеша со вкусом закуривает, — ты можешь очень много, Рассел. Странно, но у меня такое впечатление, что ты не хочешь… мочь. Человек — это то, что он может, Рассел, но важнее, что он смог. Смог. Нереализованные потенции не
— Не рождённые дети, так, что ли? — пытается он съязвить.
Быстрый внимательный взгляд отца.
— Неплохо, совсем даже неплохо. Мне нравится этот образ. Может, — отец улыбается с более явной насмешкой, — тебе стоило попробовать себя в беллетристике?
Он хмуро отводит глаза. Для отца нет более презренного слова. Насладившись его молчанием, отец продолжает:
— Человек — не б ольшая тайна, чем любое другое существо. Конечно, его физиология имеет ряд особенностей, но в принципе… Все борются с особенностями, пытаются их устранить. Глупо! Физиология сильнее. Я её использую. В этом суть, Рассел, — отец смеётся. — Человек — это та же машина, главное — знать, на что и как нажимать.
Он не выдерживает и резко, едва не опрокидывая стол, за которым они сидят, встаёт.
— Меня… меня ты тоже… используешь?!
— Сядь! — резко командует отец.
И он, не успев даже осознать этого, выполняет приказ.
— То-то, — доволен отец и опять смеётся. — Разумеется, да.
Он переводит дыхание и со старательным спокойствием спрашивает:
— А ты не боишься, что и я использую тебя? Когда-нибудь.
— Это «когда-нибудь» никогда не наступит, Рассел. Ты слабее меня. Кроме того… всегда легче предусмотреть и предотвратить. Тебе это недоступно.
— Нет, — вырывается у него. И отбросив требующую осмысления фразу о предусмотрительности и уже не помня себя от обиды, он срывается и снова встаёт: — Ты тоже… не сложнее. И моя аппаратура справится с тобой, как… как с последним рабом.
Взгляд отца становится серьёзным, даже напряжённым.
— Вот как? Это интересно. Такой аспект… Весьма интересно. И не лишено… совсем не лишено… Как подкрепление… Не основа, а инструмент. Интересно. Садись. Ты не допил кофе.
Приказной, знакомый с детства тон заставляет его снова опуститься на стул и взять чашку. Он пьёт под внимательным взглядом отца.
— Успокоился? Вот и отлично. Ты никогда этого не сделаешь, Рассел. И ты знаешь это так же хорошо, как и я.
— Да. А ты знаешь, почему?
Отец усмехается.
— У тебя не хватит на это силы. Творец всегда сильнее своего творения. Ты слаб. Ты — сильный специалист, но слабый человек. Не обманывай себя, Рассел. Самообман нерационален…
…Рассел повернулся на спину, отбросив одеяло. Да, себя обманывать незачем. Отец прав. В этом — безусловно. Даже выстрелить самостоятельно, без приказа, просто нажать нужный рычажок, привести в действие послушную машину убийства… так и не смог. Хотя в тире и на стрельбище показывал очень неплохие результаты. А в жизни… Да что там, дважды держал под прицелом этого чёртова индейца, накручивал себя и… и не смог. И в наглую рожу Сторма… не смог. И раньше. И объекты для аппаратного воздействия ему приводили. А ведь как хотелось иногда… по своему выбору. И помощники, и стажёры приходили с предписаниями. И уходили, бесследно исчезали… А его даже не ставили в известность ни о причинах, ни… Да… нет, не надо об этом. Это в прошлом. А что ему делать сейчас? Там, в Джексонвилле всё казалось таким простым. Да, он не дал Сторму разыграть себя как карту, но… но Сторм выворачивается. Теперь разыгрывает карту Джен.
…Через день он опять пошёл к отцу. Конечно, если на неделю спальника лишить работы, тот загорится. А домашнему, которого использовали каждую ночь, тому и двух дней достаточно. Тогда, уходя, он не запер парня в камере, а велел хорошенько убрать квартиру. Так как физическая нагрузка столь же необходима спальнику. И выполнение приказа надо обязательно проверять. Чтобы не создавалось опыта бесконтрольности. В конце концов, отец не так уж часто просит его о чём-либо, можно пойти навстречу. Самому себе он не мог признаться в главной причине. Но знал твёрдо и неопровержимо. Его тянуло увидеть этого смуглого парня, ощутить его… Неужели это тоже наркотик? Он слышал о таком, но не верил. Слышал, правда, и о лечении. Восхитительно простом: менять спальников и спальниц каждый день, вернее, ночь. И всё же, всё же… Он открыл своим ключом дверь и вошёл, расстегнул плащ.
— Эй, где ты? — позвал он.
— Я здесь, сэр, — спальник бесшумно появился в холле, склонил голову в полупоклоне и подошёл принять у него плащ, улыбнулся.
И увидев эту улыбку, он забыл всё. Все приготовленные слова, всё тщательно продуманное презрение к спальнику…
…Рассел усмехнулся. Хорошо, что этот визит оказался последним, а то бы дошёл до того, что стал бы перекупать у отца этого парня. А потом… потом всё кончилось. А парень знал, что обречён, и относился к этому спокойно. Во всяком случае, на словах…
…Они лежали рядом, и даже сквозь сон он ощущал тепло этого мускулистого, полного жизни тела.
— Сколько тебе лет? — спросил он, не открывая глаз.
— Двадцать четыре полных, сэр, — последовал мгновенный спокойно-вежливый ответ.
— Ты… знаешь, что тебя ждёт?
— Да, сэр.
Это спокойствие задело его. Он открыл глаза и повернулся к лежащему рядом.
— Ты слишком спокойно говоришь об этом.
И в ответ на прозвучавший упрёк:
— Умоляю о милостивом прощении, сэр.
Он покраснел и отвернулся. В самом деле, разве у парня есть выбор?
— Ладно. Пойди, свари кофе.
— Да, сэр.
Парень мгновенным ловким движением встал и пошёл к двери.
— И к кофе сам посмотри чего-нибудь, — сказал он вслед.
Спальник обернулся в дверях, блеснув улыбкой.
— Да, сэр. Слушаюсь, сэр.
И когда за парнем закрылась дверь, он выругался. И ругался долго, страшной безобразной руганью, пока его не отпустило, пока не почувствовал, что освободился от обаяния этой улыбки.
— Всё готово, сэр, — встал в дверях спальник.
— Подай сюда, — кивнул он, садясь в кровати.
Почти мгновенно парень вошёл с подносом. Он не приказал ему, как в тот раз, одеться и теперь мог любоваться тёмно-бронзовой ожившей статуей, этим телом, необыкновенно сочетающим силу и гибкость. На подносе маленький кофейник, чашка, сахарница, молочник, тарелка с бисквитами. Дорогой сервиз на одного. Парень с привычной ловкостью пристраивает поднос на кровати.
— Принеси ещё чашку.