Аналогичный мир

Зубачева Татьяна Николаевна

— Посерединке. Старшего самого вместе с отцом… Потом сказали, что спутали их с другими. Ну, все ковбои, все вдрызг, все с деньгами, как раз под расчёт получили. Я и остался один… — и замолчал, оборвав фразу.

— Ну, — не выдержал Андрей.

— Ну, в глаз засвечу! — рявкнул Фредди. — Душа загорелась, и сел я на крючок. Эти дела сгоряча делать нельзя, а мне загорелось. И взяли меня. Хорошо подцепили, не трепыхнёшься. Долго держали. И водили умело. Потом-то я сорвался с крючка, да наследил сильно, пришлось рвать далеко и надолго. А там понесло… — Фредди засунул кольт в кобуру и стал охлопывать себя в поисках сигарет.

— Они у тебя ещё на дневке кончились, — с невинным ехидством заметил

Андрей.

— Коли есть, так дай, а нет, так заткнись! Сам у меня три пачки настрелял и кочевряжится!

Эркин, давясь от смеха, вытащил у Андрея из кармана пачку и перебросил её Фредди.

— Не курит, а с понятием, — одобрил Фредди, доставая сигарету и отправляя пачку обратно.

— Курева вам тоже не давали? — поинтересовался Андрей, доставая себе сигарету.

— Нет, конечно. Кто хотел сильно, у надзирателей клянчил, кто окурки собирал. Лакеи таскали потихоньку. Но эти, если и уворуют, сами дымили, не делились. А кто и просто сухой лист скручивал и дымил. Кто как.

Эркин потянулся и встал. Сбросил рубашку. Прикинул расстояние и отступил на шаг. Сцепил руки на затылке, расставил ноги. Фредди уже видел пару раз, как Эркин разминается. Но вот так, вблизи — впервые. Раньше Эркин уходил от него в заросли или на другой склон, и он видел мельком. А сейчас…

Эркин заметил его взгляд и улыбнулся.

— Два дня не потянешь, потом неделю восстанавливаешь. В имении полгода не мог ничего делать, болело всё. А драться приходилось много.

— Чего так? — Андрей откусил нитку.

— А лезли, — просто ответил Эркин. — Индеец, раб, да ещё… Много морд набил, пока отстали. Ну, и мне, конечно, втыкали.

— Что-то по тебе незаметно.

— Берёгся, — Эркин встал на колени и сильно откинулся назад, лёг на спину, медленно развёл колени и, не отрывая затылка от земли, стал как бы складываться, выгибаясь, пока голова не коснулась ступней, и застыл так, только вздувались и опадали мышцы на груди и прессе, и вдруг одним неуловимым движением вывернулся и встал на ноги, грудь вздымалась и опадала в частом дыхании, но голос его был спокоен, когда он повторил: — По привычке берёгся. Да и ножей не было. А синяк, если на сортировку не идти, неопасен. Уйти просто, а когда их много… — Он говорил, не прекращая движения, словно мышечное напряжение никак не мешало дыханию и речи, или речь была сама по себе, отдельно от его тела. — Дыми поменьше, научу.

— На фиг. Как дымил, так и буду.

— Ну и фиг с тобой, — рассмеялся Эркин, выпрямляясь и расслабляя мышцы. Согнулся, свесив руки, потряс ими, словно стряхивая что-то, и сел к костру.

— Не хило, — заметил Фредди, оглядывая блестящие от пота лицо и торс Эркина.

Эркин усмехнулся, подобрал и натянул рубашку.

— Привык уже. На полный комплекс не хватает, так помаленьку. Тяну и прогреваю.

— И в имении так? — спросил Андрей.

Эркин посмотрел на него, улыбнулся.

— Не каждый день и не всё, но делал. Прятался, правда.

— От надзирателей?

— Да от всех. Только коров не боялся, что донесут. Они бессловесные.

— Со скотиной вы ладите, — заметил Фредди. — Смотрю, вы и коней на ночь не путаете, не привязываете. И бычки на голос идут.

— Резеду путаем, — возразил Андрей. — Дурная больно.

Он закончил, наконец, шитьё и критически рассматривал результат.

Эркин кивнул.

— Засиделись. Полночи прошло.

— Пойду, — встал Андрей. — Пробегусь до стада.

— Давай, — Эркин встал и пошёл за одеялами.

И уже лёжа, слыша сквозь сон, как укладывается Андрей, Фредди вдруг вспомнил, что ведь как раз День Империи сегодня. Хорошо, что парни за днями не следят. Хотя… помянули они сегодня Империю. Чтоб ей… так и ещё поперёк… Фредди прислушался к себе. В самом деле, совсем

боли нет. А ведь Подлюгу он тормозил не шутя, и в драке не берёгся. Дерётся Эркин крепко. Да и Эндрю силён. Выдохся рано, но серьёзная драка столько и не длится. Либо ты всех уложишь, либо тебя вырубят. Эркин долго продержится. Только это игры всё. Не дай бог парням серьёзного. Чтоб как ему пришлось… хотя… у них своё было… всем досталось. Как Эркин слушал, когда он про отца говорил. Ведь ничего, даже такого, у парня не было. Питомничный. Слышал он про питомники. Как ту сволочь звали, что напился и полилось из него? Надзиратель питомничный… Упился вусмерть, ничего не соображал. Он и не слушал его, о своём думал. А визгливый, тонкий, как у скопца, голосок так и ввинчивался в уши. Ждал, пока подействует подсыпанный в виски порошок, а тот всё говорил и говорил. Как они там с детёнышами, с двуногой скотиной управляются. Что ни соображения, ни памяти у тех нет, что у детёнышей, что у взрослых. И говорил всё медленнее и медленнее, пока не захрапел на полуслове. Он вышел, и вошли те двое, что должны были сделать всё остальное. Это уже не его дело было. Болела спина, а другого лечения, кроме хорошей выпивки и долгого сна, а если со сном не получается, то только выпивки, он никогда не признавал. И что болтал этот болван, который и трезвым ни хрена не понимал, иначе бы не вляпался так серьёзно, он сразу забыл. А оказалось, что помнит. Он не врал парням, что никогда не имел дела с рабами, но слышал же. И про ломку слышал. И про… хватит, воротит с этого. Может, и впрямь Эркину в Аризону податься? В какое-нибудь дальнее графство. Такого работника на любое ранчо возьмут. За расовой чистотой там особо никогда не следили. А уж у ковбойских костров совсем не до этого. Обживётся. Может, и остальное всё наладится у него. Нормальный же парень. Ничего такого, что про них врали, у него и в помине нет. Три недели бок о бок прожили. Как ни таись, а вылезло бы. Нормальный парень. Нашёл бы себе… Эндрю бы тоже… устроился. Эндрю легче, он белый, а номер… чихать на него хотели в Аризоне. Там тюрьма никогда в упрёк не была. Что за парень, коли не сидел.

ТЕТРАДЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

Женя ожидала разговоров, обсуждений. Ну не осуждения, так хоть восторгов. Ну, хоть чего-то. О клетке тогда, весной, весь город гудел и жужжал. А сейчас… Когда она пришла на следующий день на работу, разговоры были самые незначащие. И… и будто ничего и не было. Будто все дружно решили забыть вчерашний день.

Русские уехали глубокой ночью, Женя даже слышала сквозь сон далёкое рычание мощных моторов. И Джексонвилль зажил обычной безмятежной жизнью маленького тихого городка.

И доктор Айзек, остановив её на улице, спросил в своей обычной манере.

— У вас всё в порядке, Женечка?

— Да, — вздёрнула она подбородок. — Спасибо, доктор.

— Вчерашние события вас не коснулись?

— А почему они должны были меня касаться?

Доктор Айзек смотрел на неё с грустной улыбкой. Жене стало неловко, и она продолжила уже другим тоном.

— У меня всё в порядке. Хотя я, конечно, сильно испугалась.

Доктор Айзек кивнул.

— Ну что ж, Женечка, рад, что у вас всё хорошо. Девочка тоже напугалась?

— Алиса? Нет. Она была дома, а в нашем квартале… нет, у нас было тихо.

— Хорошо.

— Спасибо за заботу, доктор.

— Я желаю вам удачи, Женечка. Желать счастья в наших условиях рискованно. И вы всегда можете рассчитывать на меня, Женя.

— Большое спасибо, доктор.

Нет, конечно, совсем уж бесследно события Дня Империи не прошли. Цветных несколько дней вообще видно не было. А когда они снова появились, то держались по-другому. Страх и ненависть слишком явно боролись в них. Пока побеждал страх. Но Жене было не до того.