Аналогичный мир
Шрифт:
— Психуешь, что сидим здесь?
— И это. И вообще, — Эркин откусил нитку, размял пальцами шов и отложил свою куртку. Взял куртку Андрея, критически оглядел. — Лентяй. Опять запустил, — вдел новую нитку и начал шить. — Понимаешь, вот ты говорил, что Андрей уходил и вернулся. Всё так. А мы… мы наполовину там ещё. А может, и больше. Мы почему зимой так шли? Я вот думал об этом. Мы ведь не оттуда, ну, где до Свободы были, бежали. От самих себя.
— От самого себя не убежишь.
— Так до этого ещё додуматься надо. Я себя знаешь как ругал, что из имения сразу не ушёл. И тогда, и потом.
— А
— Ну, — Эркин даже шить престал. — Ну, понимаешь, я пять лет там прожил, привык, что ли. Меня до имения часто продавали. Каждый раз заново дерись, заново себя защищай, кличка новая… А тут… Угрюмый и Угрюмый.
— Тебя Угрюмым звали? — изумился Фредди.
— Да. А что? — улыбнулся Эркин. — Не похож разве? Ну, так вот, уже не лез никто ко мне. Кого нового покупали, тем дал раза и всё, а то и без этого, другие предупредят. Новенького-то прописывают. Знаешь, что это?
— Знаю, — кивнул Фредди. — Называют только по-другому.
— Ну вот. Хозяев нет, надзирателей нет, шакалы всё пожрали, поломали, что смогли, и от страха разбежались. Я и жил себе. Еда была. За работой никто не подгонял, с плетью надо мной не стоял… Хорошо.
— А кончился бы хлеб?
— Молока бы больше пил. И корку, ну, сливки, со всех бы бидонов собирал.
— А корма бы кончились? — усмехнулся Фредди.
— До весны бы мне хватило, — убеждённо ответил Эркин. — А там трава, я бы их на траву выпустил.
— На лето, согласен. А осенью?
— А так далеко раб не заглядывает.
— Опять?
— А что? Я тогда рабом был. Ругал себя, что как прикованный, а уйти не мог. Смешно, правда?
Фредди вздрогнул, так похоже на Эндрю сказал это Эркин. И так же, как тогда, ответил:
— Нет, это не смешно. И… у других так же?
— У каждого по-своему, — пожал плечами Эркин. — Но… слушай, а как ты так смог, не иметь с рабами дела? Я думал тогда, ты… не то что врёшь, ну… привираешь, чтоб мирно всё было, а вижу, ты и в самом деле ничего о нас не знаешь. Как это у тебя получилось?
Фредди достал из костра веточку и стал долго тщательно прикуривать. И Эркин долго спокойно ждал.
— В Аризоне рабов не было, — начал Фредди. — А здесь… Видеть я видел, конечно, но… не думал об этом. Наверное, так. Когда ковбоем уже здесь работал, то только с ковбоями при стаде. Рабы… они в имении, а ковбои в имении не живут, сам знаешь. В городе… тоже без них как-то.
— И в распределителе ни разу не был?
— А что мне там делать?
— Тоже верно. А на торгах? Туда-то ты заходил.
— Был пару раз. Мне… поговорить кое с кем надо было. Тот тип как раз занимался этим, и в другом месте его было не застать. Так что опять получилось. Видеть я видел, но меня это не касалось.
Эркин на мгновение опустил ресницы и посидел так, только чуть заметно дрожали пальцы. Потом заметил, что Фредди смотрит на него, и сжал кулак. Справившись с собой, поднял глаза и улыбнулся. Просто раздвинул губы, обозначая улыбку. Фредди ждал. Ждал, что он скажет.
— Да, — наконец сказал Эркин. — Тебя это не касалось. Ты был ни при чём.
И улыбнулся уже по-другому, своей настоящей улыбкой. И снова стал шить.
— Торги — это не страшно. Там никогда
— А кормят? — вдруг спросил Андрей.
— Где? — спокойно сказал Эркин. — На торгах?
— Ну да.
— Редко. Только если на ночь здесь же непроданных оставляют, то давали хлеба. И воды попить. А что? — Эркин затянул и оборвал нитку. — Есть хочешь?
— А поспело?
Фредди усмехнулся, но ответил за него Эркин, быстро убирая шитьё и отбрасывая куртку Андрея к нему на лежанку.
— Мы сейчас к стаду пойдём, а ты вставай и за огнём следи.
— Пора, — кивнул Фредди и встал.
Андрей повернулся, откинул одеяло и сел на лежанке. Медленно, явно продумывая и готовя каждое движение, дотянулся до своих сапог, натянул на босу ногу и встал. Дошёл до костра и сел.
— Идите, присмотрю.
— Нам оставь, — хмыкнул Эркин, взваливая на себя мешок.
Андрей сидел у костра, подправляя огонь.
Фредди, выходя, словно невзначай подвинул сушняк так, чтобы не вставать за ним, и оставил пачку сигарет. Андрей попробовал было закурить, но сразу закружилась голова и сдавило грудь. Он со злобы выбросил сигарету в костёр и долго кашлял, отплёвываясь и ругаясь. Наконец отпустило, и он заметил чью-то тень на земле. Поднял голову и увидел русского офицера. Офицер стоял и рассматривал его светлыми холодно блестящими глазами.
Идя по посёлку, Новиков услышал надсадный кашель в седьмом номере. А Трейси с индейцем на его глазах ушли к загонам с кормом. Это значит надолго. А ковбои щепетильны и без хозяина под чужой навес не зайдут, будут ждать снаружи, если что. Кто же это в седьмом номере? Не тот ли, кого Трейси коньяком угощал? Если так… Новиков прибавил шагу. У костра в седьмом номере по-хозяйски свободно расположился какой-то костлявый белобрысый парень в ковбойке и джинсах. И кашлял он. Надсадным… тюремным кашлем. Откашлявшись, парень поднял голову, и Новиков с трудом узнал его. Малец? Да какой, к чёрту, малец?! Обросшее светлой щетиной костлявое бледное лицо, тяжёлый неприязненный взгляд светлых, кажущихся из-за тёмных кругов почти белыми глаз. И даже топорщащиеся короткие волосы показались в первый момент седыми. И не семнадцать ему, как они решили, и то думали, что слишком повзрослили, а за все тридцать этому битому ломаному мужику. Где же он был, что с ним там делали, что он так не повзрослел, а постарел? Ведь суток не прошло, как Малец всем на потеху балагурил, стоя на крыше навеса и переругиваясь с ковбоями.
— Ну? — разжал губы Андрей. — Чего…?- «лупишься» он договорил про себя. Слишком слаб он сейчас, чтоб задираться.
— Привет, — улыбнулся Новиков. — Ты где был?
— Где был, там меня уже нет.
Тон совершенно не соответствовал шуточной фразе, но Новиков счёл полезным отнестись к этому как к шутке и рассмеяться. Но Малец не улыбнулся в ответ. Его лицо оставалось хмурым, а правая ладонь демонстративно лежала на голенище рядом с торчащей из сапога рукояткой ножа.
— Больно ты неприветлив, — улыбнулся Новиков. — И к костру не пригласишь?