Аналогичный мир
Шрифт:
Уже темнело, и ковбойский посёлок засыпал. Было тихо. Ни песен, ни обычного вечернего гомона, даже за рекой у табуна не пели. Всех напугали собаки. Хорошо хоть, русские не у самого посёлка разместили их, а подальше. Даже лая особо не слышно. Иногда только с ветром долетит.
Под их навесом как всегда горел костёр, булькала в котелке вода, а Эркин, сидя у огня, что-то шил. Поднял глаза на застывшего у входа Фредди, улыбнулся.
Фредди выдохнул сквозь стиснутые зубы и сел к костру.
— Ну?
— Заснул. Ты поешь, как раз поспело.
Фредди
— Это что за…?
— Я мешок повернул, загородил его. Он там как в тайнике лежит, — Эркин наложил друг на друга обрезанные концы ремня и стал сшивать. — А ложиться буду, отверну. Пусть спит пока.
— Поел он?
— Как темнеть начало, попил горячего. Ну, когда вечернюю пайку дают, ему горло отпустило. Потом я его за навес вывел, и он заснуть смог.
Фредди кивнул. Всё правильно. Он сам после Уорринга долго по тюремному распорядку жил. Но раз начал есть и спать, может, и отойдёт парень. Вернётся.
— Коньяку дал ему?
— Из плоской, что ты принёс? — уточнил Эркин. — Нет.
— Почему?
— Он жжёт сильно.
— Ладно, потом в кофе нальём.
— Я чай заварю, — возразил Эркин.
— А чем поил?
— Мясным отваром. Вон в котелке отдельно.
— Сообразил! — невольно усмехнулся Фредди.
Эркин закончил шить, прислушался.
— Спит. Ты поешь, Фредди. Мяса возьми.
— А ты?
— Я уже ел.
Фредди посмотрел на него. Усталое, осунувшееся за этот день лицо. Ему тоже нелегко пришлось. Лучше уж мешки таскать, с бычками колупаться, чем с таким… ушедшим наедине. Тот парень был им никто, и дружбы особой в той команде не завязалось, и всё равно, всех трясло. А когда тот уже остыл, и они его закопали, всем легче стало. А Эндрю Эркину напарник, это ж покруче родства бывает. И сам… еле держится.
Эркин почувствовал его взгляд, поднял от огня глаза и улыбнулся.
— Достаётся тебе с нами, да?
— Мне ещё ничего, — усмехнулся Фредди. — Да и вам со мной… тоже несладко.
— Какие мы есть, такие и есть. Другими не будем. У каждого свои рубцы, и болят они по-своему. Я собак не боюсь, они меня не рвали ни разу. Я и не видел этого толком. В имении пузырчаткой обходились, порками. В распределителях дубинки, ток ещё… Я и не боюсь. А покажи мне врача или, ну, чего ещё из того, я ж тоже… отрублюсь. Похлеще Андрея.
— А он… видел?
— Его они рвали. Он рассказывал мне. Охранники поспорили, чья собака быстрее. Ну и устроили… бега. Их бежать заставили, а собак в спину пускали. Вот и…
— Хватит, понял уже, — Фредди закурил. — Сюда лая не слышно?
— Нет, ветром сносит.
— Уже легче. Да, ты там, за грузовиком, услышал чего?
— Не понял я ни хрена, — вздохнул Эркин. — Они вроде и не по-русски говорили. Слов много незнакомых.
— Ладно, обойдёмся.
Фредди допил свою кружку и встал.
— Я на боковую.
— Ложись, конечно, — кивнул
— И не думай, тебе от него нельзя. Сам сказал, он английского боится сейчас.
— Ладно, — согласился Эркин и стал собирать свою работу. — Посуду утром тогда.
Фредди кивнул и не лёг, а рухнул на свою лежанку, и уже не слышал, как Эркин перекладывает загораживающий Андрея мешок и ложится рядом с ним.
Они всегда спали спина к спине, завернувшись каждый в своё одеяло. Но Эркин помнил, как в питомнике их били за любую попытку утешить, помочь другому, как потом в Паласе белые не давали им даже похлопать друг друга по плечу, по спине, если это не удар, если… с добром, помнил, как умирающий Зибо ловил его руки… и решил. Он не джи, конечно, но… но надо же опереться на кого-то. Тогда, в клетке, они держали друг друга, этим и спаслись. Что не сам по себе каждый. Обнялись, сцепились руками, затолкав раненых в середину, зажали их, не давая упасть. И выдержали. Как Зибо вначале, когда вбил себе в голову, что он и вправду его сын, пытался обнять его… Да мало ли было…
Андрей лежал на спине, укрытый до подбородка, как он и оставил его. Эркин осторожно, опасаясь потревожить, уложил плашмя загораживавший Андрея мешок, быстро разулся, развернул своё одеяло и накрыл Андрея сверху, но не подтолкнул под него, а оба одеяла высвободил с ближнего бока. Осторожно лёг рядом под одеяло и мягко, чтоб не испугать, повернулся на бок, лицом к Андрею. Андрей вздрогнул, что-то совсем неразборчиво пробормотал и всхлипнул.
— Спи, — шепнул Эркин по-русски, благо ухо Андрея совсем рядом.
Андрей повернулся на бок, теперь их лица почти соприкасались.
— Эркин, ты? — шёпот еле слышен, даже так с трудом различается.
— Да.
— Ты… здесь…? Цветных… в лагерь… не отправляют…
— Это не лагерь, — выдохнул Эркин.
— А что?.. Перегон…бычки… Фредди… Его тоже взяли? Он здесь?!
— Это не лагерь, — повторил Эркин, не зная, что ещё сказать.
— Собаки…
— Собак нет.
— И не стреляют. Охрана…
— И охраны нет. Ничего того нет. Ты свободный, — с отчаянием сказал Эркин. Более сильного он не мог придумать.
— Тогда зачем… собаки?
— Нет собак, Андрей. Это посёлок ковбойский.
— А шепчешь почему? — в голосе Андрея недоверие.
— Фредди разбудим. Он устал сильно, один работал.
Андрей помолчал, обдумывая, и спросил:
— А ты?
— Я с тобой сидел. Тебе плохо было.
Андрей молчал долго. Эркин думал, что он уже заснул, когда Андрей вдруг заплакал. Совсем тихо, почти беззвучно. Эркин догадался об этом по тому, как дрожали его плечи. И тогда он обнял Андрея, прижал его к себе. Всхлипывая, Андрей уткнулся лицом в его плечо, и Эркин чувствовал, как намокает от слёз рубашка, и только крепче обнимал, прижимая к себе Андрея, с трудом сам удерживая слёзы. Потом Андрей высвободил руку и тоже обнял его. Они так и уснули, обнявшись.