Anamnesis vitae. (История жизни).
Шрифт:
Я даже не удивился. Конечно, знала.
— Я очень спешил к тебе. Наверное, поэтому и выбрался.
— Наверное, — она села в постели и наклонилась ко мне. Ее волосы приятно защекотали лицо. — Кот, я тебе обещала сказать кое-что, помнишь?
— Еще бы! Весь день томился в ожидании, — улыбнулся я и притянул ее к себе. — Будешь и дальше томить?
— Не буду! — она быстро поцеловала меня горячими губами и отстранилась.
— Ты чего, Котенок? — я опять попытался было ее обнять,
— Подожди. Я хочу видеть твое лицо. И глаза.
— Хорошо. Ты очень серьезная сегодня. Даже торжественная.
— Наверное, — она взяла мои руки в свои. — Кот, ты правда меня любишь?
— Я правда тебя люблю, Кошка, — подтвердил я. — Разве ты не чувствуешь?
Аля кивнула:
— Чувствую. Просто хотела, чтобы ты еще раз это сказал.
— Алька, что-то случилось? Ты какая-то необычная сегодня.
Она улыбнулась:
— А я и чувствую себя необычно. У меня будет ребенок, Кот.
Я закрыл глаза. Сердце забухало в голове, будто просясь наружу. Алины ладошки в моих руках были обжигающе-горячими. И через них в меня опять вливалось тепло, как и тогда, давным-давно, когда я в первый раз коснулся ее.
— У насбудет ребенок. И это лучшее из всего, что я когда-либо слышал, — тихо, не открывая глаз, сказал я.
По интонациям тишины я понял, что она улыбается. И открыл глаза.
— Как ты думаешь, я буду хорошей мамой? — Алька и впрямь улыбалась.
— Ты будешь чудесной, восхитительной, умопомрачительной мамой! Самой лучшей мамой на свете! И женой, — добавил я, отчего-то внутренне сжавшись.
Она вопросительно посмотрела на меня. Молча.
— Алька, ты выйдешь за меня замуж? — не замечая того, я стиснул ее руки.
— Конечно, — просто ответила она. И добавила, смеясь: — Иначе ты сломаешь мне пальцы…
1 октября, 11.46, Кобельки,
участковая больница
— Пал Палыч, у нас вызов! В Антоновку. Больной тяжелый! — Клавдия Петровна ворвалась в мой кабинет как раз в тот момент, когда я собирался испить чаю.
— Что там? — я с сожалением отодвинул чашку и встал.
— Точно неизвестно. Говорят, высокая температура, судороги и теряет сознание.
— Поехали. Сколько времени уйдет на дорогу?
— Минут тридцать-сорок. Дождь с вечера хлещет, дороги размыло, — виновато развела руками фельдшерица.
Я кивнул. Уж кто-кто, а я слишком хорошо знал, что дождь не переставал всю ночь!
Кешка спал в машине, обняв руль. Я влез в «уазик» и ткнул драйвера пальцем в бок. Он встрепенулся и непонимающе уставился на
— Не спи, замерзнешь… кладоискатель хренов. Поехали, нас ждут великие дела.
— Палыч, как ты высыпаться ухитряешься? У меня после вчерашнего голова будто утюгами набита! — пожаловался Кеша.
— Очень образное сравнение! Открою тебе тайну — я не высыпаюсь, а делаю вид. И еще у меня жена — волшебница! — вдруг ни с того ни с сего брякнул я.
— Везет тебе! — завистливо протянул Кешка, даже не удивившись. И завел мотор.
Да, езда по размытым сельским дорогам — занятие не для слабонервных. Даже на «уазике». Машину постоянно заносило, колеса пробуксовывали в глине, какую-то часть пути она вообще умудрилась проехать боком. Несколько раз мы чуть не оказались в придорожной канаве (заполненной, кстати, почти до краев мутной водой).
Кешка все-таки оказался водителем от бога: машину порой вытаскивал из таких ситуаций, из которых по всем законам физики и здравого смысла выхода просто не было.
В итоге до Антоновки мы добрались не за тридцать-сорок минут, как прогнозировала Клавдия Петровна, а почти за полтора часа. И если бы меня спросили, быстро это или нет, я бы с абсолютно чистой совестью ответил, что невероятно быстро! Вот она, теория относительности старика Эйнштейна! В действии.
У калитки нужного дома нас встречали. Перепуганная женщина средних лет, насквозь промокшая под нескончаемым проливным дождем. Почему-то в тапочках.
— Здравствуйте. Где больной? — я выпрыгнул из машины, помог выбраться Клавдии Петровне и подошел к калитке.
— Здравствуйте, доктор! В доме он, где ж еще-то? Худо ему совсем, — слабым, дрожащим голосом ответила женщина. — Пойдемте, я провожу.
В доме было душно и пахло болезнью. Любой врач, наверное, знает этот запах: кисло-сладковатый, вкрадчивый и неотвязный.
— А что ж вы не проветриваете-то? Тут ведь дышать нечем! — возмутилась Клавдия Петровна, видимо, услыхав мои мысли.
— Так ведь больной в доме! Жар у него! — удивленно обернулась наша провожатая.
— Тем более! Больному свежий воздух нужен, кислород! А у вас тут — прямо миазмы какие-то! — ввернула красное словцо фельдшерица. — Микробы в воздухе так и роятся.
— Где?! — принялась испуганно озираться хозяйка дома.
Я осторожно тронул ее за плечо.
— Не трудитесь, микробы очень маленькие, вы их так просто не увидите. Пожалуйста, покажите нам, где можно вымыть руки и проводите к пациенту. А потом — откройте окна и хорошенько проветрите помещение. Клавдия Петровна совершенно права: больному нужен свежий воздух. Впрочем, как и здоровому.