Анастасия. Загадка великой княжны
Шрифт:
Напряжение росло с каждым днем, постепенно становясь непереносимым. Одиннадцатого августа баронесса фон Кляйст, до того старавшаяся быть выше всех этих неприятностей в своем доме, запретила Кларе появляться у себя. В тот же вечер явилась Алиса фон Швабе и несколько часов провела наедине с Анастасией. После этого Анастасия вышла в слезах и на вопрос барона фон Кляйста, что случилось, отвечала, что не может говорить с ним об этом, не обсудив все прежде с г-жой фон Швабе. «Несомненно, – писал барон, – что г-жа фон Швабе оказала крайне неблагоприятное воздействие на психическое состояние больной».
В конце концов Анастасия провела их всех. Доктор Шилер заметил, что она поправилась после серьезной болезни на удивление быстро. «Больная пришла в нормальное состояние, – отмечал он радостно. – Она снова на ногах и чрезвычайно бодра».
Когда доктор Шилер нанес очередной визит, он обнаружил, что в его услугах больше не нуждаются. «Пациентка сбежала», – озадаченно
Тайна, окутывающая судьбу русской царской семьи, остается сегодня такой же непроницаемой, как и 60 лет назад, когда Анастасия сбежала из дома барона фон Кляйста. Люди по-прежнему с удивлением узнают, что известная история убийства Романовых – то есть история их уничтожения в подвале Ипатьевского дома – это, на самом деле, всего лишь одна из версий. Ученые давно уже указывали на тот факт, что дело об убийстве основывается целиком лишь на косвенных уликах: тела так и не были обнаружены, не было даже неоспоримых свидетелей преступления. Один-единственный человек, пойманный большевик, из тех, что служили в Екатеринбурге, подписал показания, где свидетельствовал, что видел лежавшие в лужах крови тела членов царской семьи в подвале Ипатьевского дома. Текст был составлен офицерами Белой армии и подписан под пыткой. Несколькими днями позже этот единственный свидетель умер в тюрьме от «тифа» («Я его стукнул лишний разок», – признался впоследствии в эмиграции один белый офицер). «Разве не досадно, – говорил французский военный атташе в Екатеринбурге, – что должен был приключиться этот чертов тиф и навсегда лишить историков единственного свидетеля важного события, так и оставшегося неразгаданным?»
Досадно оно и есть, особенно ввиду странной истории с уликами, на которых строится вся версия убийства.
Шкатулка, в которой хранились предполагаемые останки царской семьи, обломки драгоценностей, клочки обгоревшей одежды и горсть обуглившихся костей, переходила из рук в руки, из одного дворца в другой в течение почти десятилетия, пока не попала, наконец, в Европу. Никто из родственников царской семьи не согласился так или иначе ею распорядиться, пока она не исчезла окончательно.
Были также три идентичных экземпляра свидетельских показаний, каждый подписанный и заверенный Николаем Соколовым, следователем, назначенным в 1919 году, во время оккупации Екатеринбурга белыми, для выяснения судьбы членов царской семьи. Два экземпляра, включая принадлежавший лично Соколову, исчезли, тогда как третий оказался в библиотеке Гарвардского университета, где годами пролежал никем не замеченный. Когда в 1976 году результаты расследования, проведенного Соколовым, были преданы полной гласности, в них оказалось меньше фактов о подлинных обстоятельствах убийства, чем о самом расследовании: расследования как такового не было, а была лишь юридическая шарада, стратегическая пропаганда, имевшая целью как-то покончить с тайной, могущей вызвать политические осложнения.
Это обвинение не безответственное и отнюдь не новое. Его начальник в Белой армии определил сибирскую миссию Соколова как «политическое задание», где «полное раскрытие обстоятельств убийства нежелательно!» В тот критический момент не было места для сомнений и предположений: шла Гражданская война. «Совершенно очевидно, что в интересах белых было принять факт гибели всей семьи», – пишут Энтони Саммерс и Том Мэнголд в «Царском досье». «В качестве пропаганды это служило двойной цели: разоблачения большевиков как гнусных убийц беззащитных женщин и детей и в то же время придания Романовым ореола мучеников». Как пропаганда убийство царской семьи служило и другим целям. Оно позволяло каждому с политическими или расистскими предубеждениями навязать ужаснувшейся общественности свою точку зрения. Так, следователь Соколов считал ответственным за екатеринбургскую бойню Ленина, в то время как его коллеги-монархисты автоматически обвиняли «жидов» и их воображаемых повелителей – «Сионских мудрецов». Другие, особенно учитель французского языка великой княжны Анастасии Пьер Жильяр, видели в этом возможность опорочить немцев. В 1921 году Жильяр заявил: царскую семью убили те, кого он называл «австро-германцами». Иными словами, как справедливо заключают Саммерс и Мэнголд, отсутствие улик было в этом деле большой помехой: «Необходимо было официальное расследование, начинавшееся с определенной предпосылки – что все Романовы погибли в Екатеринбурге, – руководство которым осуществлялось бы из штаба Белой армии в Омске».
Нет сомнения, что расследование Соколовым убийства царской семьи проводилось под руководством Омска. Это дело было поручено ему командованием Белой армии, и это же командование отозвало его четыре месяца спустя. Нет также никакого сомнения, что Соколов хотел доказать то, что белые хотели услышать. Еще до отъезда из Омска в Екатеринбург в феврале 1919 года Соколов уже говорил встревоженному Пьеру Жильяру, что «дети разделили судьбу родителей». «У меня нет и тени сомнения на этот счет», – добавил он. В результате Соколов никогда не
Как и вообще все слухи, этот распространился с молниеносной быстротой. Он был занесен из Сибири в Европу солдатами, дипломатами, бывшими военнопленными, монахинями, графинями и крестьянами, пытавшимися избежать угрозы уничтожения со стороны как красных, так и белых. В протоколах расследования Соколова содержатся показания не менее дюжины свидетелей, заявлявших, с одной стороны, что императрица и все ее дочери живы и находятся в Перми, около двухсот миль к западу от Екатеринбурга, более двух месяцев спустя после их предполагаемой гибели; и с другой, что одна из великих княжон, чаще всего фигурирующая под именем Анастасии, бежала из пермской тюрьмы и была схвачена большевиками в пригородных лесах.
Сообщения об Анастасии были особенно интересны – не как доказательство того, что царская дочь уцелела, но скорее как свидетельство беспорядка и паники в большевистской среде в Сибири. Большевики в Перми – новое местопребывание Уральского Совета, организации, якобы убившей царскую дочь в Екатеринбурге, – тщательно охраняли таинственную девушку и даже вызвали врача перевязать ее раны (она была зверски избита и, возможно, изнасилована). Врачу, Павлу Уткину, сказали, что она «дочь царя, Анастасия». У него не было оснований не верить. Одна из свидетельниц Соколова была сестрой секретаря Уральского Совета. Когда она говорила, что императрица и ее дочери выжили, была ли это ложь? Не подставили ли ее большевики нарочно как лжесвидетельницу? Возможно, но ее показания, сами по себе, стоят других в этом печальном досье. И это не единственный факт. Княгиня Елена Петровна, урожденная принцесса Сербская, жена одного из Романовых, тоже находилась в пермской тюрьме осенью 1918 года. Однажды, вспоминала она, к ней в камеру привели молоденькую девушку, называвшую себя Анастасией Романовой. Большевики хотели узнать, являлась ли она, как они подозревали, царской дочерью. Елена отвечала отрицательно, и девушку увели.
Фамилия «Романовы», как и имя «Анастасия», – одна из самых распространенных в России. Только в Перми и окрестностях были, должно быть, сотни Анастасий Романовых.
Почему же большевикам понадобилось спрашивать Елену Петровну, не была ли именно эта Анастасия Романова царской дочерью?
Сначала большевики, казалось, не делали никакой тайны из имени великой княжны Анастасии. Имеется, например, свидетельство доктора Гюнтера Бока, отставного дипломата, которому пришлось получить официальное разрешение на дачу показаний от германских властей. Будучи германским консулом в Ленинграде в 1927 году, когда вся Европа говорила об Анастасии, доктор Бок имел беседу с С.Л.Вайнштейном, представителем Наркоминдела в Ленинграде. Вайнштейн прямо заявил Боку, что одна из женщин в Екатеринбурге избежала расстрела. «Анастасия?» – спросил Бок. Но Вайнштейн решил, что уже сказал достаточно, и только пожал плечами: «Одна из женщин!»
«Я ожидал, что он станет это отрицать, – говорил доктор Бок, – и меня изумило, как дружелюбно и естественно он ответил на мой вопрос». Только позднее, когда дело Анастасии стало привлекать слишком много внимания, Москва прибегла к тактике, всегда применяемой ею в случаях, когда речь шла о тщательном расследовании: полному молчанию.
Свидетели из Сибири многократно повторяют одно и то же: повсеместные обыски, допросы и очные ставки и прямые угрозы возмездия, если окажется, что местные жители укрывают «женщин из романовской семьи». Очень велико количество свидетелей, собственными глазами видевших плакаты, извещавшие о побеге великих княжон, в Екатеринбурге и Перми, в Москве, Орле, Челябинске и советских миссиях за границей. Некоторые говорят, что речь шла об одной девушке, другие, что о двух или более, но большинство свидетелей высказывались под присягой очень осторожно и не называли великую княжну или княжон по имени.
Во время Гражданской войны один белый офицер получил приказ подготовить специальный поезд на случай, если царские дочери окажутся в живых. Другой, генерал, командовавший войсками на юге России, проводил допрос двух пойманных большевиков, ранее служивших в Екатеринбурге. Оба заявили, «на отдельных допросах», что «одна из великих княжон спаслась».
«Следует помнить одно важное обстоятельство, – говорил Джулиус Хольмберг, финн, получивший образование в Екатеринбурге и встречавшийся со многими своими сибирскими друзьями в 1920-е годы, – что комиссии Соколова было приказано прекратить расследование в то время, когда Белая армия еще пользовалась в Сибири полной властью». Это соответствует действительности, и Хольмберг полагал, что причина этого ему известна: все до одного его екатеринбургские друзья слышали о побеге «по меньшей мере» одной из великих княжон. «Может быть, ради них стоило прекратить дело», – размышлял Хольмберг, припоминая разговоры о ярости большевиков, когда они узнали, что их план уничтожения всей царской семьи потерпел неудачу.