Анастасия. Загадка великой княжны
Шрифт:
На этот раз у собеседницы Анастасии хватило смелости спросить: «Вы были все вместе?» «Да», – отвечала она. И вновь: «Я не знаю, что случилось… Никто не мог нам помочь, никого не было».
О жизни в Румынии, рождении ребенка и браке с Чайковским она говорила менее таинственно, хотя и столь же туманно. Она не знала, сколько времени они выбирались из России, – «много недель», – и мало что помнила, кроме тряской повозки и постоянной боли в голове. Раны на голове, за ухом, на руке, на груди и ноге, по ее словам, «зажили быстро» благодаря примочкам и холодной воде. Но ей все время «было плохо», и часто она теряла сознание. Она не помнила, как они пересекли румынскую границу, и не могла описать дом, где они жили в Бухаресте. «Я оставалась в одной
А приютивший их «садовник», родственник Чайковских, его бы она узнала?
«Не знаю, – отвечала Анастасия. – Он был русский… не молодой и не старый». Такие сведения никакой ценности не имели.
Когда Анастасия говорила о двух своих выходах из дома, под первым она имела в виду бракосочетание с Чайковским, а под вторым – его похороны в том же году. Она ясно помнила, что видела его тело, хотя, как она снова объяснила: «Я ни разу не была на улице. На свадьбу меня отвезли на машине. Я не смотрела по сторонам. Я боялась. Церковь, да, церковь была большая».
А что она помнит о брачной церемонии? Ничего. «Я ничего не знала о католических обрядах». Она была в черном платье и вуали под именем – она настаивала – «Анастасии Романовой», но не знала, имел ли место гражданский брак. Когда впоследствии ей дали понять, что бракосочетания могло и не быть, а была всего лишь отслужена месса, чтобы облегчить существование незаконного ребенка, Анастасия предпочла не обсуждать такую возможность. Некоторые сообщения утверждали, что она вышла за Чайковского «из благодарности». Анастасия это отрицала: она сделала это ради ребенка и позволила окрестить его в католическую веру. На крестинах она не присутствовала и никогда не позволяла никому называть своего ребенка Романовым. Сразу же после его рождения она передала ребенка матери и сестре Чайковского: «Я единственно желала, чтобы его немедленно унесли».
В Бухаресте, продолжала Анастасия, семья Чайковских жила на деньги, полученные от продажи драгоценностей, которые она, как и ее сестры, зашила в свою одежду, живя в Тобольске. Там были бриллианты и другие драгоценные камни, а также жемчужное ожерелье, которое было обмотано у нее вокруг талии и которое продали последним. Позже было высказано предположение, что Чайковский был убит в Бухаресте большевиками из мести за спасение царской дочери, но Анастасия не была в этом уверена. «Может быть, он хотел продать драгоценности. Его могли ограбить. Румыны с легкостью пускали в ход ножи». Она вздохнула: «Это было тяжело».
Но у нее не было больше оснований задерживаться в Бухаресте. Чайковские не хотели, чтобы она уезжала из Румынии в середине зимы, но она настояла. У нее была теперь одна цель – добраться к родственникам матери в Германии. «Да, моя мать их любила… Я всегда хотела попасть к ним… Мне казалось естественным, что они меня узнают: никакие трудности мне в голову не приходили». Она оставила не только ребенка, но и «одежду, что была на ней в ночь убийства, и белье с монограммой». Даже баронесса Буксгевден, настаивала Анастасия, «узнала бы эти вещи, если бы ей их показать».
Анастасия не могла без слез говорить о путешествии из Бухареста в Берлин. Это были тяжелые, страшные дни. Вопреки первоначальным представлениям, Анастасия отправилась в Берлин не одна, а с братом покойного мужа Сергеем Чайковским. «Мы выехали на поезде, – вспоминала она, – но временами мы опасались проверки паспортов. Иногда я шла пешком». Эта бесконечная дорога по снегу чуть не сломила Анастасию. Как и долгие часы ожидания в «комнатках маленьких гостиниц», пока ее спутник искал пути тайного перехода границы. «Мы могли проходить только небольшое расстояние» за раз.
Только когда они оказались в Германии, Анастасия почувствовала себя в безопасности. «Там всё было хорошо, – сказала она. –
План Анастасии найти родственников матери, быть может, и удался бы, если бы не одно обстоятельство: Сергей Чайковский исчез – или по крайней мере так считала Анастасия, не найдя его в его комнате. Анастасия даже подумать не могла, что означало это исчезновение, случившееся вслед за смертью мужа. В панике она выбежала из гостиницы, намеревалась добраться до королевского дворца, где надеялась найти сестру матери. Потом она сообразила, что никого из прусской королевской семьи там могло и не быть. За этим последовало полное смятение, многочасовое блуждание по берлинским улицам и, наконец, отчаянный прыжок в Ландверский канал. Этот поступок Анастасия впоследствии охарактеризовала как «величайшую глупость», но с того момента, во всяком случае, ее история была уже известна.
Нетрудно представить себе реакцию монархистов, когда на свет просочились подробности «истории». Те, кто сомневался в подлинности личности Анастасии, естественно, еще менее были склонны верить ее фантастическому спасению.
Барону фон Кляйсту не удалось смягчить удар, нанесенный эмигрантам известием о рождении у Анастасии внебрачного ребенка. Оказались бесполезными и заявления Анастасии (с которыми она выступила впоследствии), что Александр Чайковский, хотя и грубый и неотесанный, был отпрыском знатной польской семьи. В монархистских кругах никто не желал верить, что дочь государя всея Руси была матерью внебрачного ребенка солдата-большевика из поляков. И еще хуже было то, что потомка последнего царя оставили в Бухаресте. Сколько могло быть в Бухаресте трехлетних сирот мужского пола? Знавшие родную историю русские монархисты содрогались при мысли, что Анастасия, кто бы она ни была, быть может, и не последняя претендентка на наследство Романовых.
Больная и постоянно в мрачном настроении, Анастасия не интересовалась этими проблемами. На самом деле она начинала терять терпение. Она не «вещь» какая-нибудь, заявила Анастасия, и пусть монархисты это знают. Даже во время ее серьезной болезни барон фон Кляйст нисколько не заботился о ее душевном состоянии, приводя толпы своих друзей в ее комнату, чтобы дать им возможность увидеть ее, быть может, в последний раз. Анастасия начала поговаривать о возвращении в Дальдорф.
В расстроенных чувствах она обратилась за утешением к Кларе Пойтерт. Между этими двумя бывшими пациентками психиатрической больницы давно уже образовалась особая связь, малопонятная посторонним. Кляйсты терпеть не могли Клару и старались изо всех сил уменьшить ее влияние. Клара, в свою очередь, не могла простить барону покушения на ее, как ей казалось, законное право. «Он ввязался в эту историю ради своих корыстных целей, – ворчала она, – а теперь хочет быть ее единственным советчиком». И это так и было: капитан фон Швабе, сделавший, в конечном счете, больше других для осуществления притязаний Анастасии, с сожалением заметил, что с тех пор, как Анастасия поселилась у барона фон Кляйста, он редко ее видит. Всем стало ясно, что барон намеревается беречь «великую княжну» для себя.
Возникшие вокруг этого интриги могли превзойти ситуацию при любом королевском дворе Европы. Еще больше посетителей стало являться в квартиру Кляйстов в надежде приобрести расположение Анастасии и получить – что? Анастасии нечего было им предложить, кроме своего расположения. Очевидно, некоторым этого было достаточно. Когда барон фон Кляйст приводил к ней гостей, Клара Пойтерт и супруга капитана фон Швабе Алиса подстрекали ее отказываться от встреч. Алиса фон Швабе пустилась в эти интриги с наслаждением и проявила себя в них первоклассной специалисткой.