Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
2
Шестого декабря 1934 года Енукидзе как председатель похоронной комиссии открыл на Красной площади траурный митинг, посвященный памяти Кирова. В кратком выступлении он выразил гнев всего союза трудящихся по поводу “предательского” убийства руководителя ленинградских большевиков. И ни словом не обмолвился о причинах убийства, не помянул и “классовых врагов”.
Это не осталось незамеченным. Близкий к Енукидзе Лев Карахан (в то время полпред СССР в Турции) писал ему из далекой Анкары:
Дорогой Авель, как я волновался, слушая твой голос на Красной площади… твое короткое слово меня больше всего растрогало, оно было просто, по-человечески сказано, без трафаретных слов, и доходило и должно было дойти до каждого, в отличие от всех других… Несмотря даже на глупый выкрик Мануильского, что мы не умеем плакать, а умеем “мстить” [5] .
Если верить отчету “Правды”, Дмитрий Захарович Мануильский (член Президиума Исполкома Коминтерна) сказал: “Но большевики-пролетарии не умеют плакать: они умеют ненавидеть классовых врагов, они умеют претворять
5
Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. М.: “Российская политическая энциклопедия” (РОССПЭН), 1999, с. 301.
6
Правда, № 336, 7 декабря 1934 г., с. 2.
Ответим на вылазки наших смертельных врагов беспощадной расправой с контрреволюционными выродками [7] .
Чудов (секретарь Ленинградского обкома ВКП(б), заместитель Кирова):
Над прахом дорогого вождя, учителя и друга мы клянемся жестоко отомстить за его смерть жалким охвостьям гибнущего старого мира, предательски, из-за угла убившим нашего дорогого товарища [8] .
Каганович:
Мы еще решительнее будем расправляться с подлыми врагами, пускающими свои стрелы в самое сердце пролетарской революции [9] .
7
Там же. С. 1.
8
Там же. С. 2.
9
Там же.
Атмосферу, царившую в те дни в верхах, отлично передает напечатанное в том же номере “Правды” стихотворение Михаила Голодного “У гроба”:
…Нет, боль и горечь слов Убийцам нипочем! И я давно готов Разящим быть мечом… [10]А также заметка пропагандиста Михаила Кольцова “Величие и низость”, заканчивавшаяся следующим пассажем:
А тебя, кровавый зверь, мы уничтожим. Мы задушим тебя, гадина! [11]
10
Там же.
11
Там же. С. 4.
Енукидзе же, по всей видимости, были чужды подобные настроения. Историк Мэтью Лено цитирует в своей книге некий документ, полученный им в РГАНИ в 1996 году (не приводя, к сожалению, архивного шифра, который, по его словам, был им безвозвратно утерян, но ссылаясь на имеющуюся у него фотокопию). Документ этот представляет собой донесение осведомителя (его Лено, на наш взгляд, ошибочно называет работником НКВД) от сентября 1936 года о разговорах, ведшихся в декабре 1934-го в кругу знакомых Енукидзе (приходится цитировать в обратном переводе с английского):
Ранее, в 1935 году, я уже доносил о том, как Енукидзе реагировал на убийство Кирова в своем ближнем кругу. С точки зрения фактов, вскрывшихся во время суда над троцкистско-зиновьевским блоком, некоторые моменты в высказываниях А. С. Енукидзе того времени приобретают новый интерес.
В декабре 1934 года, когда вся страна ждала опубликования результатов следствия по делу об убийстве Кирова, член правительства Енукидзе распространил среди своих знакомых, проживавших в 1-м доме ЦИК, в частности в семействе Ветошкиных [Михаил Кузьмич Ветошкин – многолетний ответственный секретарь бюджетной комиссии ЦИК СССР. – В. К.], контрреволюционную версию о причинах преступления Николаева.
Официальному заявлению о том, что Киров погиб “от руки классового врага”, Енукидзе противопоставил свою собственную версию, утверждая, что никакой политики в преступлении Николаева будто бы не было, что Николаев убил Кирова по личным мотивам, якобы в результате “кровной обиды”, нанесенной ему Кировым. Енукидзе утверждал, что Киров якобы “ухаживал” за женой Николаева, которая работала в аппарате Ленинградского обкома партии, и из-за этого Николаев был направлен на периферию. Николаев отказался ехать, за что его исключили из партии. По словам Енукидзе, это и послужило основанием для “личной мести” Николаева…
“Странное” поведение Енукидзе в связи с убийством Кирова нельзя объяснить одним лишь его либерализмом да обывательскими сплетнями. Имеются неоспоримые факты, косвенно указывающие на то, что “аполитичное” отношение Енукидзе к преступлению Николаева имеет более глубокие корни, что видно из нижеследующего примера: в день похорон Кирова в Москве, в декабре 1935 года [так в тексте, на самом деле 6 декабря 1934 года. – В. К.], Енукидзе открыл митинг на Красной площади вступительной речью. В этой речи… в отличие от всех без исключения других ораторов, он ни единым словом не обмолвился о том, что Киров погиб от руки классового врага. Всё содержание речи свидетельствует о том, что даже в день похорон, когда многое уже было ясно, Енукидзе не отказался от своей версии событий. Учитывая, что сам Авель Енукидзе принадлежит к кругу
12
Lenoe, Matthew E. The Kirov Murder and Soviet History. Yale University Press. New Haven and London. 2010. Документ 109. Pp. 567–568.
Не верил Авель Сафронович официальной версии убийства. И вполне понимал, что происходит. Об этом можно косвенно судить по показаниям, данным на следствии 22 февраля 1937 года его давней знакомой Александрой Петровной Лицинской. Когда следователь спросил ее, что говорил Енукидзе в связи с арестом Каменева и Зиновьева, Александра Петровна ответила:
На мой вопрос, действительно ли Каменев и Зиновьев имели отношение к убийству С. М. Кирова, Енукидзе А. С. зло махнул рукой и ответил: “Не верю я этому, давно я знаю этих людей. Здесь просто начинается расправа над противниками нынешнего руководства партии, для чего используется убийство Кирова” [13] .
13
РГАНИ. Ф. 6. Оп. 13. Д. 25. Л. 119.
Из всего сказанного, однако же, ни в коем случае не вытекает, что Енукидзе был какой-то белой вороной среди большевистских вождей. Он, например, с 1924 года в течение 10 лет состоял сначала членом, а потом и членом президиума Центральной контрольной комиссии ВКП(б) (по сути, партийной инквизиции). Его подпись стоит под постановлением ЦИК СССР от 1 декабря 1934 года об упрощенном порядке ведения дел о подготовке и совершении терактов. Просто он по натуре был достаточно миролюбивым человеком, ценившим жизненные блага, комфорт и спокойствие. Находясь бессменно на своем высоком посту в течение долгого времени, Авель Сафронович сумел, казалось бы, всё это себе обеспечить. Однако убийство Кирова враз положило конец безмятежной жизни Енукидзе.
В 1934 году вышло третье издание воспоминаний Енукидзе, озаглавленных “Большевистские нелегальные типографии”. А в конце года, 29 декабря, “Правда” опубликовала материалы о бакинской забастовке 1904 года, после чего разразился скандал. 4 января 1935 года главред “Правды” Лев Мехлис направил Сталину записку, где признал, что газета при публикации этих материалов допустила ошибки “исторически-фактического” характера, но вместо слезных оправданий вдруг сообщил, что редакция “попыталась выяснить первоисточники этих ошибок” [14] . Скорее всего, этому письму предшествовала личная беседа Сталина с Мехлисом 31 декабря 1934 года [15] , и Мехлису было приказано ошибки исправить (после бессонной новогодней ночи он опубликовал исправления в “Правде” 1 января 1935 года) и дано время для подготовки атаки на Енукидзе. Смысл записки Мехлиса сводился к тому, что Енукидзе сильно преувеличил свои заслуги в революционном движении начала века за счет умаления заслуг других, а воспоминания Енукидзе в том виде, в каком они до сих пор выходили в свет, издавать более нельзя.
14
Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов (Россия. XX век. Документы). Под общ. ред. акад. А. Н. Яковлева; сост. Л. В. Максименков. М.: МФД, Материк, 2005. с. 351–355.
15
На приеме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.). Справочник. М.: Новый хронограф, 2008, с. 148.
Шестого января Сталин разослал эту записку членам и кандидатам Политбюро, секретарю ЦК Жданову и самому Енукидзе. Енукидзе тут же сочинил ответ, который дошел до Сталина 8 января и был разослан аналогичным образом. В тот же день от Мехлиса Сталину поступила та самая брошюра о бакинских типографиях с отмеченными “сомнительными” местами. Сталин внимательно просмотрел ее и оставил свои замечания. Например, над пассажем “Сравнительно недавно на историческом фронте обнаружилось, как люди извращают историю нашей партии. Даже такие события, которые у всех еще в памяти… некоторые “историки” пытаются извратить…” – Сталин саркастически выводит: “Именно!” Или рядом с описанием встречи Енукидзе с “молодым тогда членом партии – товарищем Сталиным, Кобой или Сосо, как он тогда назывался”, – Сталин пишет на полях: “А сам был немолодой член партии?” [16] Вождь и не думал скрывать своего раздражения по поводу писаний Енукидзе, и тот понял, что нужно срочно оправдываться (Енукидзе в то время приходилось параллельно работать над проектом постановления VII съезда Советов, посвященного внесению в Конституцию СССР поправок, касающихся изменения системы порядка выборов органов власти; проект был направлен Сталину 10 января). Шестнадцатого января в “Правде” появляется пространная статья Енукидзе с очередным исправлением ошибок. Но по зловещему стечению обстоятельств в этом же номере главного партийного органа напечатаны сообщения об открывшемся 15 января 1935 года в Ленинграде процессе “Московского центра” (который 16 января и закончился) и о приговорах к различным тюремным срокам и ссылке, вынесенных Особым совещанием НКВД семидесяти восьми сторонникам Зиновьева. И все же казалось, наверное, Авелю Сафроновичу, что досадное недоразумение ликвидировано и вопрос закрыт.
16
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 728. Л. 67–107.