Анатомия «кремлевского дела»
Шрифт:
Не исключено, что доля правды в этих показаниях есть (если не считать того, что контекстом показаний Ягоды являлся мнимый заговор правых, в коем Енукидзе якобы играл одну из важнейших ролей), и примерно таким путем (в результате “нелегального”, т. е. негласного, обыска в столе у коменданта) первичные материалы дела и попали к чекистам (кстати, из этого рассказа, да и из пометок на самих изъятых документах, следует, что НКВД взялось за уборщиц еще до того, как эти документы попали в руки чекистов). В архиве Ежова отложились три кратких доноса на кремлевских уборщиц, поступивших коменданту Кремля от некоего осведомителя. Первый:
Работающая в здании Правительства уборщица Константинова Анастасия Митрофановна в присутствии Катынской говорила: “Вот посмотри И. С. “хорошо
Второй:
Работающая в здании Правительства уборщица Авдеева А. Е. в присутствии уборщицы Мишаковой говорила: И. С. “убил свою жену. Он не русский, а армянин, очень злой и ни на кого не смотрит хорошим взглядом. А за ним-то все ухаживают. Один дверь открывает, другой воды подает и т. д.” [27] .
26
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 103. Л. 241.
27
Там же. Л. 243.
Третий:
Работающая в здании Правительства уборщица Катынская Бронислава Яковлевна 13-го октября в присутствии одной работницы выражала недовольство и говорила: “Вот тов. “С.” получает денег много, а нас обманывают, говорят, что он получает 260 р.?!! Он сам хозяин, что хочет, то и делает. Может, он получает и несколько тысяч, да разве узнаешь об этом” [28] .
Эти доносы легли на стол Енукидзе 16 декабря 1934 года. После доклада секретарю ЦИК комендант Кремля Р. А. Петерсон передал начальнику Секретного отдела Управления комендатуры Кремля Н. Н. Мищенко распоряжение Енукидзе: проверить сообщенные сведения через другого осведомителя. Сам Петерсон в письме Ежову от 24 мая 1935 года излагал причины такого решения следующим образом:
28
Там же. Л. 244.
16 декабря 1934 г. я докладывал т. Енукидзе полученный от осведомительницы Секретного отдела Комендантского Управления материал на уборщиц ЦИК Союза Катынскую и Авдееву о распространении ими клеветы на т. Сталина. Осведомительный материал на Катынскую и Авдееву был почти тождественен, что вызвало некоторое сомнение в правильности материала, то было решено проверить еще раз Катынскую и Авдееву через другого осведомителя. Такое задание мною было дано Секретному Отделу Управления [комендатуры Кремля] [29] .
29
Там же. Л. 67.
Может быть, Енукидзе решил не выносить сор из избы, рассчитывая, что неприятный инцидент как-нибудь сам собою рассосется. Пока суд да дело, пока Мищенко организует перепроверку, и что еще эта проверка покажет… Тем более что никаких, даже отдаленных намеков на “террористические намерения” в высказываниях уборщиц не содержалось. Речь шла лишь о том, что уборщицы Константинова (35 лет), Авдеева (22 года) и Катынская (50 лет), забыв о всякой субординации, позволяют себе слишком вольные и крайне обывательские оценки гениального пролетарского вождя. Самая молодая из уборщиц Авдеева в 1932 году (т. е. в самый разгар устроенного ВКП(б) голода) приехала в Москву из деревни (в нынешней Рязанской области) и поначалу устроилась домработницей, а потом родственник, кремлевский служащий, нашел ей более выгодное место. Год проработала она швейцаром в школе ВЦИК, зиму 1933/34 года пробыла истопницей в здании правительства, а затем ее перевели в уборщицы; она даже успела записаться на общеобразовательные курсы “при гражданском отделе Управления [комендатуры
4
Двадцатого января чекисты вызвали уборщиц на допрос. Об огромном значении, которое придавалось делу, можно судить по тому, что несчастных уборщиц не погнушались допросить начальник СПО ГУГБ Г. А. Молчанов и начальник Оперода К. В. Паукер! Для начала Сталину прислали протоколы допросов трех уборщиц: М. Жалыбиной-Быковой, Е. Мишаковой и А. Авдеевой. Из всех лишь к 22-летней Жалыбиной следователи обратились “товарищ”, что позволяет сделать вывод об отсутствии у чекистов намерения ее арестовывать и вынуждает подозревать в ней того самого осведомителя, который и положил начало всему делу. Попутно заметим, что из трех уборщиц, протоколы допросов которых от 20 января были направлены Сталину (и впоследствии Ежову), лишь одна – Авдеева – была по итогам допроса арестована.
У Жалыбиной следователи спросили, от кого та слышала антисоветские высказывания. Жалыбина показала на тех же Авдееву, Константинову и Катынскую, простодушно признавшись: “При разговоре с Катынской кроме меня никто не присутствовал”. Катынская, по словам Жалыбиной, “говорила о том, что за границей рабочие живут лучше, а в нашей стране рабочие голодают, а писать об этом не пишут; половина померло с голоду, а наше правительство обжирается”. Константинова “допускала выпады против тов. Сталина, говоря о том, что наши рабочие умирают с голода”, причем Катынская ее поддерживала. Авдеева же в присутствии уборщицы Мишаковой
распространяла провокации в отношении тов. Сталина. Я ей говорила, что это неправда, и спрашивала, откуда это ты знаешь. Она на это ответила: “Ты не знаешь и молчи, а я знаю, что он ее убил” [30] .
Дополнительно Жалыбина донесла следователям на 22-летнюю уборщицу (и по совместительству письмоносицу) А. Орлову, которая “допускала выпады против советского правительства”.
В тот же день Молчанов с Паукером дважды допросили 22-летнюю Мишакову, которая на второй раз, очевидно под влиянием показаний Жалыбиной, подтвердила показания последней относительно Авдеевой:
30
РГАСПИ. Ф. 671. Оп. 1. Д. 107. Л. 7.
Был такой случай: мы сошлись в маленькой комнатке здания Правительства, на 1-м этаже, сидели и пили чай. Авдеева стала говорить, что нам плохо живется, что начальство наше ест хорошо, а мы плохо. Я ей возразила и сказала, что она говорит неправду, что мы теперь живем лучше, чем раньше. Авдеева еще говорила, что у тов. Сталина 1-я жена умерла, а другую, говорят, что он застрелил. Я на это ей ответила: “Неправда, неужели тов. Сталин будет стрелять свою жену, бросьте об этом говорить, давайте закончим эти разговоры” [31] .
31
Там же. Л. 9.
После этого Молчанов с Паукером перешли к допросу Авдеевой и крепко на нее нажали по всем правилам чекистского “искусства”. Сначала Авдеева отнекивалась и ссылалась на плохую память. Когда следователи пригрозили ей, она стала утверждать, что во время чаепития антисоветские высказывания допускала не она, а Жалыбина:
Сама я ничего антисоветского не говорила, никаких выпадов по отношению к руководителям соввласти и партии не допускала. Сейчас вспоминаю, что во время чаепития Жалыбина говорила, что тов. Сталин не русский, что якобы его жена не умерла, что я слышала, что он свою жену застрелил [32] .
32
Там же. Л. 3–4.