Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Шенон Филип

Однажды вечером Белин поделился своими огорчениями со Спектером. Отчет комиссии выйдет никуда не годным, жаловался Белин. «Я высказал свою досаду: это могло бы стать монументальным трудом с участием талантливейшей группы юристов, это была бы первоклассная работа, а получается средненькое, второго сорта, изделие». Гораздо более сдержанный Спектер напомнил другу, что проведенное комиссией расследование, при всех его недочетах, все же установило основные обстоятельства убийства. «Мы сделали главное – докопались до истины», – сказал он.

Белин был задет тем, что почти все его предложения пошли прахом. Он продолжал настаивать на необходимости допросить Марину Освальд, Джека Руби и других ключевых свидетелей на детекторе лжи. По этому поводу он писал Рэнкину одну служебную записку

за другой. Привяжите Марину Освальд к детектору, взывал Белин, и она раскроет тайны своей жизни с Освальдом в России – ведь никаким иным способом комиссия не могла проверить правдивость этой части ее показаний. «Если она откажется, значит, ей есть что скрывать»⁶. И почти столь же настойчиво Белин уговаривал подвергнуть той же процедуре Руби, но опять же потерпел поражение, «большинство сотрудников сплотились против меня». Председатель комиссии оказался не на стороне Белина: в глазах Уоррена детектор лжи был одним из «орудий Большого брата».

Удивительное совпадение, но таких совпадений в ходе расследования было немало: Белин дружил с раввином Джека Руби7. Он познакомился с красивым и энергичным рабби Гиллелем Сильверманом, который возглавлял в Далласе общину религиозных консерваторов «Шеарит Израэль», летом 1963 года, во время совместной поездки в Израиль с целью изучения религии.

Итак, в одну из первых поездок в Даллас Белин наведался к своему другу, раввину Сильверману, а тот продолжал регулярно навещать Руби в тюрьме. Белин сказал Сильверману: он понимает, что большая часть разговоров раввина с прихожанином остается конфиденциальной, «но не поднимался ли вопрос о существовании заговора?» Верит ли Сильверман утверждению Руби, что тот действовал в одиночку?

«Джек Руби не причастен ни к каким заговорам, – ответил Сильверман. – Тут нет сомнений». Руби заверял раввина в том, что действовал один, и Сильверман считал, что заключенный говорит правду. Руби сказал Сильверману, что если бы он действовал по чьему-то приказу, то пристрелил бы Освальда сразу, когда еще в пятницу вечером оказался рядом с ним во время пресс-конференции в полицейском управлении. «Захоти я убить его, тут бы и спустил курок, ведь пистолет лежал у меня в кармане», – пояснил Руби Сильверману. По словам раввина, Руби всегда приводил одно и то же объяснение своего поступка: он убил Освальда, «чтобы избавить миссис Кеннеди от необходимости возвращаться сюда на суд».

Поскольку Сильверман был уверен, что Руби действовал один, Белин решился просить раввина о важной услуге, причем этот разговор требовалось сохранить в тайне. «Я сказал ему: хотя сам он уверен, что Руби не замешан в заговоре с целью убийства, общественность никогда не поверит, если Руби не пройдет тест на детекторе лжи, – вспоминал Белин. – И еще я сказал, что комиссия Уоррена по собственной инициативе этого не предложит, нужно, чтобы Руби сам попросил». Проверка на детекторе лжи могла прийтись некстати, поскольку Руби, выслушав смертный приговор, подал апелляцию – впрочем, его положение вряд ли могло стать хуже.

Не попытается ли Сильверман уговорить Руби, чтобы тот вызвался пройти тест? В этом и заключалась просьба Белина. Допрос Руби в присутствии Уоррена намечался на июнь. Руби мог бы обратиться с этим ходатайством непосредственно к председателю Верховного суда.

Сильверман обещал поговорить с Руби.

Глава 39

Офис генерального прокурора

Министерство юстиции

Вашингтон

июнь 1964 года

Роберт Кеннеди не хотел давать показания комиссии. Такое сообщение передал председателю Верховного суда в начале июля Говард Уилленс, чувствовавший себя несколько неловко в двойной роли одного из главных юристов комиссии и вместе с тем представителя Министерства юстиции.

Кеннеди не пояснил – во всяком случае, не пояснил на бумаге, – почему он столь решительно отказывается от дачи показаний. Уоррен предпочел не давить, он готов был признать,

что Роберту слишком тяжело отвечать на вопросы в связи с гибелью брата. И само собой, председатель Верховного суда, принимая такое решение, не поинтересовался мнением штатных юристов комиссии. Кое-кто из них впоследствии говорил, что они бы, будь их воля, настаивали на разговоре с генеральным прокурором и в особенности попытались бы выяснить, не подозревает ли он существование заговора. Уж Роберт Кеннеди знал врагов своего брата. Он был ближайшим советником президента и в пору Карибского кризиса 1962 года, и когда возникали другие угрозы со стороны Советского Союза, Кубы или других внешних противников, а также в борьбе с внутренними врагами – мафией и коррумпированными лидерами профсоюзов. Если заговор существовал, Роберт Кеннеди мог по крайней мере догадываться, кто в нем участвовал и по какой причине. Дэвид Слосон понимал, сколь важны показания Кеннеди, особенно в связи с Кубой. В политических кругах Вашингтона было хорошо известно, что после неудачи в заливе Свиней президент поставил младшего брата во главе тайной войны США против Кубы. «Он был доверенным лицом президента во всех кубинских делах»¹, – пояснял Слосон.

Вместо устных показаний под присягой Кеннеди предлагал подготовить для комиссии краткое письменное заявление. Посовещавшись с Кеннеди и его заместителем Николасом Катценбахом, Уилленс направил Рэнкину служебную записку с черновыми набросками двух писем. Первое письмо с обращенным к генеральному прокурору запросом, располагает ли он полезной для комиссии информацией, должен был подписать Уоррен. Ответное послание с утверждением, что подобной информацией он не располагает, намеревался подписать Кеннеди. «Генеральный прокурор предпочитает выполнить свои обязанности перед комиссией в такой форме, а не являться в качестве свидетеля»², – пояснял Уилленс.

В служебной записке Уилленс сообщал, что Кеннеди дал ему ясно понять: он не следил за ходом расследования комиссии, а потому ему нечего добавить. «Генеральный прокурор проинформировал меня, что не получал от директора Федерального бюро расследований отчетов о ходе расследования убийства и главными источниками информации для него служили председатель Верховного суда, заместитель генерального прокурора и я».

Вот полный текст письма Уоррена, датированного 11 июня:

«Уважаемый генерал!

На всем протяжении расследования, проводимого нашей комиссией, Министерство юстиции оказывало весьма существенную помощь, предоставляя по запросу комиссии необходимую информацию.

В данный момент комиссия близка к завершению расследования. Прежде чем опубликовать отчет, мы хотели бы знать, не располагаете ли вы какой-либо дополнительной информацией в связи с убийством президента Джона Ф. Кеннеди, которая не была получена комиссией. Учитывая широко циркулирующие слухи на этот счет, комиссия в особенности хотела бы знать, располагаете ли вы информацией, указывающей, что убийство президента Кеннеди могло стать результатом внутреннего или международного заговора. Само собой разумеется, если у вас есть какие-либо предложения по расследованию этих слухов или по какому-либо другому разделу работы комиссии, мы готовы их принять.

От лица комиссии благодарю вас и ваших помощников за помощь, оказанную в нашей работе»³.

Раз уж Уоррен пошел Кеннеди навстречу и не стал вызывать его свидетелем, в комиссии ожидали от Кеннеди немедленного ответа – хотя бы в знак благодарности. Однако, к удивлению Уоррена и его сотрудников, на ответ Кеннеди понадобилось несколько месяцев.

Наряду с генеральным прокурором наибольшим влиянием на президента Кеннеди пользовался его консультант Кеннет О’Доннелл, 40-летний юрист из Массачусетса, принадлежавший к тому кругу ближайших сподвижников Белого дома, который уже стали именовать «ирландской мафией»4. О’Доннелл участвовал в составлении планов поездки в Техас и ехал в том же кортеже по Далласу в машине Секретной службы, следовавшей вплотную за лимузином президента.