Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Шенон Филип

Уоррен сказал коллегам по комиссии, что сторонники версии заговора, в особенности Бьюкенен и Лейн, настолько ему досаждают, что он хотел бы открыть избранным журналистам доступ к материалам комиссии прежде, чем выпустить заключительный отчет. Он предложил без лишней огласки пригласить представителей UPI и основного конкурента этого новостного агентства, Associated Press, показать им следственные материалы, предоставить интервью с сотрудниками комиссии. Новостные агентства смогут подсказать комиссии, не пропущены ли какие-то направления расследования – «все, что им в голову придет, если к этому имеет смысл присмотреться», сказал Уоррен. Таким образом удалось бы доказать, что комиссия ничего не скрывает. Макклой счел это «ценным предложением», тем более на фоне повального увлечения теориями

заговора в Европе. «Сейчас, когда мистер Лейн постоянно туда ездит, там укрепляется уверенность, что у нас тут заговор с глубокими корнями».

Томас Келли, инспектор Секретной службы, обеспечивавший связь этой организации с комиссией, в мае поехал вместе со Спектером в Даллас для окончательного расследования на местности. Во время поездки Келли как-то раз отвел Спектера в сторону и сказал, что хотел бы рассеять беспокойство Спектера по поводу фотографий вскрытия и рентгеновских снимков, которые членам комиссии так и не удалось увидеть. Келли сказал, что у него сохранилась фотография тела и он покажет ее Спектеру, когда они вернутся в гостиницу. «Оставшись наедине со мной в номере гостиницы, – рассказывал Спектер, – Келли показал мне маленькую фотографию трупа мужчины со спины. В основании шеи виднелось отверстие от пули – именно в том месте, куда, по словам проводивших вскрытие хирургов, был ранен Кеннеди»9.

Спектер решил, что Келли показал ему эту фотографию по поручению Уоррена или кого-то другого из членов комиссии – вероятно, чтобы успокоить Спектера и не допустить публичного обсуждения его требования предоставить медицинские улики. «Они считали, что от меня одни неприятности, – рассуждал Спектер. – Эпоха бдительных граждан-разоблачителей еще не наступила». Но все же руководство комиссии опасалось действий Спектера и поспешило его умиротворить. Однако фотография нисколько не удовлетворила Спектера. Он даже не имел возможности проверить, действительно ли это труп президента. «Чушь сплошная, – ворчал он. – Мне ли не знать, что такое настоящие улики» [16] .

16

В конце концов в апреле 1996 года Спектеру, к тому времени уже сенатору от Пенсильвании, покажут в Национальном архиве фотографии вскрытия. Он описывал увиденное так: «Снимки ужасающие. Джон Ф. Кеннеди лежит на секционном столе, красивое лицо обескровлено и изуродовано разверстой пулевой раной в голове. Глядя на убитого президента, я вновь почувствовал тот приступ дурноты, который настиг меня 35 годами ранее, когда я впервые читал медицинские отчеты. А еще меня поразило прекрасное физическое состояние президента – почему-то от этого снимки казались еще страшнее. В 47 лет у Кеннеди были крепкие, мускулистые плечи и руки, подтянутый живот, густая шевелюра». Specter. Passion for Truth, p. 89

В Вашингтоне Альфреду Голдбергу также показывали принадлежавшие Секретной службе и не имевшие подтверждения подлинности снимки Кеннеди на секционном столе. Просматривая их, он отчетливее понял, почему Уоррен запретил сотрудникам доступ к этим фотографиям: «Я помню, как оторопел при виде этих страшных снимков»¹⁰.

Глава 36

Офис комиссии

Вашингтон

19 мая 1964 года, вторник

Коллеги Нормана Редлика не могли не заметить, как он напуган. В апреле Джеральд Форд усилил закулисную атаку на Редлика в надежде убедить коллег вытеснить Редлика из состава комиссии, пока его присутствие не причинило существенного ущерба всей комиссии. У Форда появилось новое оружие для борьбы: к марту ФБР подготовило полный отчет о прежней деятельности Редлика, включая многолетнее участие в группах борьбы за гражданские права и свободы – подрывных группах, по мнению ФБР.

Некоторые другие конгрессмены-республиканцы в то же время вели вполне откровенную кампанию против Редлика, к ним присоединилась группа влиятельных правых журналистов и радиокомментаторов. В зале заседаний конгрессмен Эд Герни, республиканец из Флориды, назвал сам факт назначения Редлика в комиссию «немыслимым нарушением безопасности США»¹, ведь этому человеку предоставили

доступ к совершенно секретным правительственным документам. Радиообозреватель и ведущий газетной колонки, ярый антикоммунист Фултон Льюис, бывший в свое время ближайшим союзником сенатора Джозефа Маккарти, подхватил знамя этой кампании. Ряд газет выступили с передовицами, направленными против Редлика. «Абсолютно непостижимо, как председатель Верховного суда мог принять или позволить принять в комиссию в качестве одного из ключевых сотрудников человека с левацким прошлым и историей гражданского неповиновения»², – громыхал The St. Louis Globe-Democrat. «Немыслимо держать в комиссии человека, открыто противостоящего антикоммунистической политике США». В мае The New York Times опубликовала краткую хронику этого противостояния под заголовком: «Среди помощников Уоррена – сторонник красных».

В комиссию пришло столько писем с разоблачениями Редлика, что его заместителю Мелу Эйзенбергу поручили составить единый вариант ответа, который рассылался в защиту Редлика. «Комиссия не располагает никакими сведениями, которые заставили бы нас усомниться в честности и лояльности профессора Редлика и его безусловной преданности работе этой комиссии и интересам Соединенных Штатов»³, – говорилось в письме. Был также заготовлен текст, который секретари комиссии могли зачитывать по телефону в ответ на звонки людей, возмущавшихся участием Редлика в комиссии⁴.

Расследование ФБР сосредотачивалось на его работе в руководстве Чрезвычайного комитета по гражданским свободам⁵. Также в материалах ФБР были данные о протесте Редлика против смертной казни, что считалось потенциальным признаком подрывных взглядов, и о подготовке им апелляций по делам смертников, находившихся в тюрьмах штата Нью-Йорк. Вместе с другими преподавателями права и студентами-юристами Редлик в период между 1960-м и 1963 годом спас от электрического стула пять человек. Журнал Life приводил слова Редлика: он-де стремится к полному запрету смертной казни в штате, а пока эта окончательная цель не достигнута, «спасая приговоренного от электрического стула, я отменяю смертную казнь хотя бы для него».

Свидетели, дававшие ФБР показания о личности и репутации Редлика (коллеги по Университету Нью-Йорка, соседи по принадлежащему университету зданию в Гринвич-Виллидж), отзывались о нем лучше некуда. Из их рассказов складывался образ человека пусть раздражительного и с большим самомнением, но безоглядно преданного идее справедливости. Даже те немногие из допрошенных, кто не любил Редлика, критиковали его за то, что поклонники сочли бы скорее достоинством. Например, управляющий зданием жаловался агенту ФБР, что Редлик пытается ниспровергнуть социальные барьеры, требуя для прислуги права пользоваться пассажирскими лифтами.

Возмутившись нападками на Редлика, молодые сотрудники комиссии заступились за него перед Рэнкином, протестуя против «маккартизма» Форда и его «охоты на красных» – так они охарактеризовали поведение конгрессмена. В 1964 году маккартизм был еще вполне свежим воспоминанием, и некоторые коллеги Редлика опасались за его дальнейшую карьеру и даже за его безопасность, если Редлика уволят, да еще столь публично: он бы никогда больше не получил государственную должность, подразумевающую допуск к какому-либо уровню секретности.

Эйзенберг, самый близкий к Редлику человек в комиссии, уверял, что никогда не видел на его лице выражения страха, «он оставался внешне бесстрастен, как игрок в покер»⁶. Другим эта ситуация запомнилась иначе. «Редлик боялся, – утверждал Дэвид Слосон. – А я боялся за него».

Жена Редлика Ивлин, работавшая педиатром на Манхэттене, вспоминала это время как «трудный период» для всей семьи. В нападках на Редлика нередко чувствовался налет антисемитизма. Ивлин запомнилось, как она была оскорблена, услышав во время визита в свой загородный дом в Вермонте чей-то отзыв о ее супруге – «еврейчик при Эрле Уоррене». Был в то лето и момент паники, когда возле дома в Вермонте послышался выстрел. Ивлин подумала, что стреляли в ее мужа – из-за этой кампании в Вашингтоне. «Я очень напугалась и вызвала полицию»⁷, – рассказывала она. Полиция пришла к выводу, что стрелял кто-то из местных парней на охоте.