Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Шенон Филип

– Президент сказал мне, что стране без меня не обойтись, – рассказывал весьма довольный Гувер.

По его словам, с Джонсоном его связывала тесная дружба, а вот Роберта Кеннеди он ненавидел. Генеральный прокурор «вызывал у него отвращение»³.

Затем разговор коснулся председателя Верховного суда Уоррена и деятельности комиссии. «Он сказал мне, что у ФБР есть в комиссии свой информатор, – вспоминал Хости. – И по его сведениям, которые Гувер считал надежными, комиссия пятью голосами против двух снимет с ФБР все обвинения в неправильном ведении дела Освальда». По словам Гувера, против ФБР проголосуют только Уоррен и Макклой. «Гувер рассказывал мне, как его не любит Уоррен», – вспоминал Хости.

Хотя

рядовому агенту Гувер постарался продемонстрировать максимальную уверенность в себе, на самом деле той весной директор ФБР был почти в панике, о чем впоследствии рассказывали его заместители. Он был убежден, что и члены комиссии Уоррена, и сотрудники скармливают репортерам в Вашингтоне, Далласе и других городах сюжеты, подрывающие авторитет Гувера и угрожающие существованию самого Бюро. По требованию комиссии Гуверу пришлось той весной унизиться до ответа на публикации скандальных таблоидов. 5 мая Рэнкин обратился к Гуверу с письменным запросом представить подробный ответ ФБР на передовицу в National Enquirer4 – в гоняющемся за сенсациями еженедельнике, который именовал себя «самой бойкой в мире газетой» и в основном публиковал истории о сексе и насилии. На этот раз передовица сообщала, что ФБР скрыло доказательство знакомства Освальда и Руби. А еще в статье утверждалось, будто Министерство юстиции запретило полиции Далласа арестовать Освальда и Руби ранее, в 1963 году, за участие в предполагаемом заговоре с целью убийства генерала Уокера. После выхода статьи агентам ФБР было велено допросить шефа полиции Далласа, Джесси Карри, но тот настаивал, что статья в Enquirer – сплошная ложь: полиция Далласа ничего не знала об Освальде вплоть до момента его ареста. 8 мая Гувер ответил Рэнкину: в статье Enquirer нет ни грана истины.

В четверг 14 мая Гувер сам давал показания перед комиссией⁵. Очередной признак взаимной неприязни Гувера и Уоррена: председатель Верховного суда не сказал ни единого приветливого слова Гуверу, человеку, которого в Вашингтоне всюду принимали с величайшим почтением. Приведя Гувера в 9.15 к присяге, Уоррен сразу перешел к делу и объяснил, чего комиссия требует от директора ФБР: недвусмысленного, под присягой, заявления, что ФБР не скрывает информацию об Освальде.

– Мистер Гувер должен дать показания, являлся ли Ли Харви Освальд когда-либо прямо или косвенно агентом или информатором и выполнял ли какие-либо поручения Федерального бюро расследований в каком-либо качестве в любой период времени, а также известны ли директору какие-либо достоверные доказательства существования заговора, внутреннего или иностранного, имеющего отношение к убийству президента Кеннеди, – предупредил Уоррен.

Гувера не избавили даже от вопросов в связи с самыми нелепыми и возмутительными выдумками желтой прессы. Комиссия, по словам Уоррена, желала знать, что Гувер «может сказать по поводу статьи в National Enquirer».

Вопросы Гуверу задавал Рэнкин. Гувер, как и обещал, напрочь отрицал какую-либо связь ФБР с Освальдом.

– Я решительно заявляю, что он никогда не состоял на службе в Бюро в каком-либо качестве: агента, лица, нанятого по специальному контракту или информатора.

Что касается версии заговора, «я не смог найти ни малейших доказательств существования иностранного или внутреннего заговора, приведшего к убийству президента Кеннеди». Гувер засвидетельствовал, что, по его мнению, президента Кеннеди убил Освальд и сделал это в одиночку. ФБР в самом деле к моменту убийства вело наблюдение за Освальдом, продолжал Гувер, однако не имело оснований предполагать, что Освальд склонен к насилию.

– До момента убийства ничто не давало повода думать, что этот человек опасен и может причинить вред президенту.

Статью в National Enquirer Гувер назвал «абсолютно лживой».

В тот же день, сразу после Гувера, показания давали директор ЦРУ Джон Маккоун и его

заместитель Ричард Хелмс⁶. Они, как и Гувер, под присягой продолжали утверждать, что, согласно их сведениям, Освальд никогда не состоял на службе в качестве агента и не участвовал в заговоре с целью убить президента. Они сообщили, что ЦРУ тщательно расследовало обстоятельства поездки Освальда в Мексику и это расследование не обнаружило соучастников Освальда ни в Мексике, ни где-либо в другом месте.

В Далласе Хью Эйнсворт вновь добыл сенсационный сюжет: из источника, который он не раскрывал, журналист получил копию «Исторического дневника» – рукописных записей Освальда о попытке обосноваться в Советском Союзе7.

Марина Освальд утверждала, что большая часть мелодраматического дневника, в котором было столько орфографических и синтаксических ошибок, что сотрудники комиссии предполагали у Освальда дислексию, на самом деле была написана уже после отъезда из Советского Союза. Записи передавали разочарование Освальда жизнью в России, а затем и отчаяние; он описывал попытку самоубийства в номере московской гостиницы и неудавшееся ухаживание за другой русской, Эллой Герман, – не преуспев с ней, он обратил внимание на Марину. «Я женился на Марине назло Элле», – писал он.

Через две недели после статьи Эйнсворта в The Morning News журнал Life напечатал дневник целиком⁸. Дэвид Слосон, в чьи обязанности входило анализировать публикации этого журнала, заявил, что подобные утечки информации приводят его в ужас. Он был убежден, что публикация ставит под угрозу жизни нескольких советских граждан, упомянутых в дневнике, поскольку их помощь Освальду советское правительство могло счесть государственной изменой. В особенности Слосон беспокоился за женщину – официального гида, которая встретилась с Освальдом вскоре после его прибытия в Москву и, по-видимому, пыталась предостеречь его насчет мрачных перспектив, ожидавших перебежчика в СССР. Слосон знал, что в СССР экскурсоводы и гиды «обычно состоят под контролем КГБ»⁹. Это предостережение имело форму подарка: женщина принесла Освальду роман Достоевского «Идиот» («ИДЕОТ», – записал в дневнике Освальд). Слосон считал это «тайным намеком на то, что Освальд – глупец и ему надо поскорее вернуться домой». Он опасался, что экскурсовод тем самым допустила «серьезное нарушение, как если бы агент ФБР втайне посоветовал русскому перебежчику вернуться в СССР». Слосон беспокоился и за семью Александра Зигера, дружившего с Освальдом в Минске: Зигер тоже советовал Освальду вернуться в Штаты. «Нам стало известно, что Зигеры много лет пытались бежать из России» и что «они, вероятно, подвергаются большему риску», будучи евреями, писал Слосон.

Изначально Слосон собирался использовать в заключительном отчете комиссии лишь отредактированные отрывки из дневника, чтобы не раскрывать имена советских знакомых Освальда. Но после утечки он счел, что комиссия обязана «опубликовать дневник целиком, без каких-либо пропусков», либо не публиковать его вовсе. Если бы комиссия ограничилась выдержками, это привлекло бы внимание к неопубликованным частям дневника, и КГБ не составило бы труда сверить отчет комиссии с публикациями в далласской газете и Life и обнаружить, чего именно недостает.

Полиция Далласа и ФБР пытались выяснить, кто передал дневник в газету. В первую очередь подозрение пало на Марину Освальд, тем более что она с такой готовностью продавала информацию, но Марина отрицала свою причастность, и Life также утверждал, что источником была не она, хотя при этом дневник был напечатан якобы «с полного ее согласия» и некоторые имена были изменены по просьбе Марины, «чтобы предотвратить репрессии против знакомых Освальда»¹⁰.