Анди. Сердце пустыни

Боброва Екатерина Александровна

На шею Анди легло тяжелое многоярусное ожерелье, придавливая обнаженную грудь. Из одежды на ней была лишь короткая кожаная юбка. На щиколотках, запястьях позвякивали многочисленные браслеты. Глаза казались больше из-за черной подводки и ярко-алой краски на веках, на лбу блестело монисто.

Анди смотрела на себя в медное блюдо и не узнавала. Эта взрослая красивая женщина не она. Хотя… Кто она на самом деле? Троглодка? Рабыня? Хозяйка дерхов? Женщина аргосца? Она точно потерялась среди песков. Перед ней лежало сколько путей, что она

не знала, какой выбрать.

— Аргосец, — спросила у наносившей на кожу алый рисунок нудук, — с ним все в порядке? Он был проклят.

— Ветер мне рассказал, — кивнула женщина, — но ты, Анди-Риэль, заплатила за него правильную цену. Мать осталась довольна, проклятие снято. Я дам тебе попрощаться с ним. А завтра… отпусти его. У него своя дорога, и ты это знаешь.

Анди поморщилась, услышав свое полное имя. Опустила взгляд, кусая губы. Сердце заныло. «Отпусти его». Оно было не согласно.

— Ты такая красавица! — восхитилась мать, когда девушка вышла из-за занавески.

Анди вымучено улыбнулась. «Отпусти его» было похоже на яд. Оно иссушало душу, въедалось под кожу, выжигало, испепеляя, сердце. Сейчас Анди была готова даже признать себя его рабыней, чтобы избавиться от мучительного выбора. Или сделать его своим рабом. Приковать к себе. Племя поможет и даже одобрит. Но будет ли счастлив Ирлан? На чужбине в жаркой пустыне? Ответ звучал приговором. Они из разных миров… Север и юг. Им не сойтись.

Стоило Анди шагнуть из палатки в прохладу ночи, как барабаны оглушили дробью, им вторили флейты, но громче их были крики людей. Анди остановилась. Понимание — они здесь ради нее — сбивало с ног. Заставляло сердце биться в ритме боя барабанов.

Факелы, лица, улыбки, крики, запахи еды, костров — все это обрушилось на ошеломленную девушку, помогая осознать, что она действительно вернулась в племя и что она — дар-дук. Сердце и душа племени. Его путеводная звезда, заступница перед лицом Матери и голос богини.

Потом был ритуальный костер. Пение. Холод лезвия, рассекающий кожу и тридцать капель в чашу с молоком, отчего то стало розовым. Эта кровь, разбавленная в молоке, которую по глотку отопьет каждый троглод, станет их связью с дар-дук. Отныне она защита племени.

А после настало время плясок: безудержных, наполненных радостью обретших защитницу людей. И время пира: сытного, со сладким финиковым вином, с нежным копченым на углях мясом, со свежими лепешками, сыром и оливками.

Она смогла улизнуть, только когда небо начало светлеть на востоке, а звезды уходить одна за другой. Кивнула дремавшему у палатки Ориксу, потрепала по голове дрыхнувших там же дерхов, откинула полог и проскользнула внутрь.

Жарк сонно поднял голову с груди Ирлана. Моргнул осоловело, не узнавая ее в полумраке палатки — угли жаровни едва давали свет.

Анди устало сняла через голову тяжелое ожерелье, и Жарк, наконец, ее признал. Охнул, покраснел, сунул голову обратно под покрывало. Понял, что делает что-то не так.

—

Я не смотрю, — сообщил он, вылезая из-под груды наваленных на Ирлана покрывал.

Выполз и слепо зашарил вокруг одной рукой, второй прикрываясь покрывалом точно стыдливая девица перед мужчиной.

Анди хмыкнула. Улыбнулась. Жарк… был Жарком. Милым и почти родным. Пододвинула рубашку ему под руку, и слуга обрадовано ухватился за нее.

— Ты не думай, я ничего там не увидел, — бормотал он себе под нос, застегивая пуговицы и продолжая держать глаза крепко зажмуренными.

— Зато я увидела все, что хотела, — не удержалась от ехидства Анди.

Жарк замер. Шумно сглотнул.

— И мне не очень понравилось, — добавила она.

Мужчина выдохнул. Буркнул раздраженно:

— Я тебе в отцы гожусь, бесстыдница.

Провел рукой по волосам. Засопел. Потом спросил:

— Прощаться пришла?

Анди не ответила. Зачем слова, когда они уже озвучены.

— Ладно, — как-то подозрительно шмыгнул носом Жарк, — прощайтесь, мешать не буду. Чего уж там, — махнул рукой и, не открывая глаз — Анди едва успела убрать жаровню с пути, пополз на выход.

Анди с тоской посмотрела вслед. Она будет скучать. Сбросила юбку, сняла браслеты и юркнула под покрывала.

Орикс, приоткрыв один глаз, наблюдал выползающего из палатки Жарк. Потянулся, зевнул — спать хотелось неимоверно, но желание поддразнить оказалось сильнее.

Поднялся, ежась от утреннего холодка. Лагерь еще не спал, но ночное буйство праздника уже стихало, оставляя после себя спящих прямо на песке троглодов. Храпели они, кстати, как обычные, перебравшие алкоголь, люди.

Орикс дошел до остановившегося на десяти шагах от палатки Жарка. Присел рядом. Бездумный взгляд слуги был устремлен на розовеющий край неба.

— Заметил, какой она стала? — спросил Орикс, ныряя рукой за пазуху. — Настоящая троглодка. А взгляд? Точно подменили.

— Испортили девочку, — согласился глухо Жарк, остро переживая всю ситуацию в целом и свое, не поддающееся логике, поведение.

— Как ты решился их вдвоем оставить? — не скрывая сарказма, поинтересовался Орикс, доставая из-за пазухи плетеную флягу, открывая ее и заманчиво взбалтывая перед носом Жарка. Слуга подался вперед, вдыхая острый, перебивающий дыхание запах финиковой браги. Сглотнул. Помотал головой.

— Мне сейчас нельзя, — заявил твердо, оглядываясь на палатку.

— Тебе сейчас нужно, — с уверенностью бывалого человека заметил Орикс. Махнул браги. Хыкнул. Занюхал рукавом. Просипел: — Забористая. Хорошо пошла.

Жарк проводил жадным взглядом сию манипуляцию и решительно не поддался… угрызениям совести.

— А давай! — протянул руку. Получил флягу. Принюхался, морщась. Повздыхал о родном самогоне — на чужбине и самогон не тот — глотнул. Закашлялся, прижимая ладонь ко рту. Помотал головой, восстанавливая дыхание.