Андрей Боголюбский
Шрифт:
Осадой и разгромом Киева в 1169 года руководил любимый сын Андрея, храбрый и удачливый в войнах Мстислав. Сам Андрей даже не приехал посмотреть на поверженный к его ногам великий город; он не сел на его древний стол и не отдал его сыну-победителю. В Киеве был посажен брат Андрея Глеб Юрьевич. Эта дерзкая демонстрация показывала, что Андрей пренебрегает Киевом, что Киев отныне должен стать рядовым городом Руси. Годом позже летописец вложит в уста обращающихся к сидящему в Киеве Глебу половецких князей формулу, живо напоминающую теорию богоустановленности самовластия Андрея: «Бог посадил тя и князь Андрей…»{266}.
В старой историографии это событие получило значение поворотного пункта русской истории{267}. Киев перестал быть столицей Руси, и ее политическим центром стал северный Владимир. Но формулировали
Во время Андрея Киев менее чем когда-либо до того был политическим центром Руси. Но он был центром кровавых общерусских усобиц. «Старшинство» Киева было уже фикцией, которая лишь мешала начатой Андреем объединительной работе, поэтому он и нанес свой сокрушительный удар. Все говорит о том, что современники Андрея на севере и юге прекрасно оценивали особое значение Владимира и политическое существо его демонстративно богатой обстройки. Мы видели, что сам Андрей отчетливо формулировал мысль об общерусском значении Владимира как политической и церковной столицы. Не удивительно, однако, что сила инерции была велика, и новые политические порядки ассоциировались прежде всего с личностью князя, а не с территорией его княжества и его столицей. Да и саму землю, которая уже при Андрее стала фактически «Владимирской», еще при Всеволоде продолжали по привычке называть «Суздальской». Послов с юга, из Новгорода и Смоленска посылали к Андрею и Всеволоду в Суздаль, хотя принимали их в роскошно обстроенных Владимире и Боголюбове, по сравнению с которыми Суздаль был теперь захудалым провинциальным городом. Епископы, носившие титул Ростовских, также жили во Владимире, но киевский митрополит упорно не признавал главенства Владимира на севере{270}.
Таким образом, ясно, что Владимир действительно, наделе становился политическим центром Руси. Это отлично понимали и ощущали на своем опыте князья XII века, но в силу традиций, выгодных для их самолюбия и политических намерений, этот факт упорно замалчивался и прикрывался старой терминологией. Поэтому наследнику и брату Андрея Всеволоду III пришлось, продолжая обстройку стольного Владимира, ревниво пресекать всякую попытку возрождения Киевщины.
«Киевщина, — говорит А. Е. Пресняков, — оказалась не в состоянии сыграть роль территориальной базы и материальной основы для объединения русских земель в одной и более прочной государственной организации. Ей не было суждено сыграть роль Московского княжества Даниловичей или Иль-де-Франса Капетингов…»{271}. Если продолжить и уточнить это сравнение, то нужно вспомнить, что между Киевом и Москвой стоял Владимир Андрея, — его земля прежде всего и стала «русским Иль-де-Франсом». Москва как город созрела в лоне Владимирской земли, национальное значение которой в XIII и последующих веках так мудро предвидел Боголюбский, а Московское княжество Даниловичей было лишь продолжателем владимирских культурно-политических традиций.
Разгром Киева и изгнание Мстислава Изяславича с киевского стола делали опасным положение его сына Романа в Новгороде. Решительная схватка с Андреем не замедлила разразиться.
В 1169 году на Северную Двину отправился за данью Даньслав Лазутинич, сумевший в свое время добыть Новгороду у князя Романа. С ним было 400 новгородцев. Андрей решил захватить Даньслава и отправил на север семитысячный отряд. Столкновение произошло на Белом озере. Но Даньслав показал большое воинское искусство, обратив отряд Андрея в бегство, уничтожив якобы 1300 человек и потеряв всего 15 своих. После этого Даньслав закончил сбор дани, прихватив еще дань и с пограничных суздальских земель{272}.
Андрей решил ответить ударом по Новгороду. К владимиро-суздальским полкам присоединились смоленские, полоцкие, муромские и рязанские силы. Рать двинулась под предводительством победителя Киева, князя Мстислава Андреевича и воеводы Бориса Жидиславича. По словам летописца, было такое множество войска, что оно казалось бесчисленным. По пути войска Андрея захватывали и жгли села; мужчин убивали, а женщин, детей, скот и имущество забирали. Роман сел в осаду и упорно отбивал атаки. Четыре приступа были отбиты; в последний из них Мстислав Андреевич уже въехал в ворота города, заколов нескольких новгородцев. Но все это не дало успеха. В осаждавших войсках к тому же распространились конский
История этой борьбы «суздальцев с новгородцами» получила особую актуальность в XV веке, когда противостояние Новгорода и Москвы вызвало к жизни воспоминания о славном новгородском прошлом. Сложившееся в это время «Сказание о битве суздальцев с новгородцами» дает несколько иную картину и борьбы за Волоком. Даньслав имел 500 дружинников — «от пяти конец по сту муж», Андрей же послал всего «тысящу ратных ратник избранных»{274}; таким образом, гиперболическое соотношение сил 400 новгородцев и 7000 суздальцев является, очевидно, патриотическим преувеличением новгородского летописца. Зато в осаде Новгорода, по словам «Сказания», якобы участвовало «всех князей семи-десят и два со многими силами»{275}.
Под пером владимирского летописца-церковника крах похода Андрея нашел благовидную мотивировку. Он говорит, что еще за три года до похода Андрея в трех новгородских церквах «плакала» икона Богородицы, моля Бога о помиловании «клятвопреступников»-новгородцев, так как они все же «крестьяне суть». За этот-то грех Бог и «навел [беду на новгородцев] и наказал [их] по достоянью рукою благоверного князя Андрея», но «милостью своею избави град их»{276}.
Но Новгороду, несмотря на, казалось, полный триумф, пришлось все же идти с повинной к Андрею: его воины опустошили новгородские деревни, хлеб вздорожал, а Андрей прервал подвоз жита с низа, и «новьгородьци… сами послаша к Андрееви по мир — на всей воли своей». «После такой неудачи, — замечает М. П. Погодин, — Андрей должен был отказаться от своего намерения, уменьшить свои требования, смягчиться. Нет! Смирились новгородцы, несмотря на свой успех… Так верно были рассчитаны действия суздальского князя, что ему неудача не причинила никакого вреда, и сила его не ослабла…»{277}. В довершение всего Мстислав киевский умер, и Роману пришлось покинуть Новгород. Его ненадолго сменил посланный Андреем Рюрик Ростиславич{278}.
Появление на киевском столе Владимира Мстиславича «не любо бяше» Андрею, и он посылал к нему, требуя уступить престол Роману Ростиславичу. Смерть Владимира разрешила конфликт. Андрей послал к Ростиславичам сказать: «вы меня нарекли своим отцом, и я хочу вам добра и даю брату вашему Роману Киев». Роман был торжественно встречен киевлянами, братьями, митрополитом, печерским игуменом и прочим духовенством. Брат Романа Рюрик вышел из Новгорода, а новгородцы приняли от Андрея его сына Георгия{279}.
Казалось бы, достигнуто было то, к чему стремился Андрей. В его руках были важнейшие столы — в Киеве и Новгороде. Ростиславичи смоленские послушно исполняли его волю, из своего Владимира на Клязьме он направлял жизнь на Днепре и Волхове, не считаясь с старшинством князей и постепенно взламывая традиции старого княжого права. Впрочем, в глазах союзных ему Ростиславичей он продолжал оставаться названным «отцом».
Не знаем, что послужило толчком к разрыву Андрея с Ростиславичами. Предполагают, что Ростиславичи были недовольны появлением в Новгороде Георгия Андреевича. Может быть, Андрей теперь хотел занять и киевский стол своими братьями и стать «самовластцем» не только на севере, но и «в Руси», или он поддался на чью-то клевету. Так или иначе, но он обвинил Ростиславичей в насильственной смерти на киевском столе брата Глеба и потребовал выдачи подозреваемых в этом людей. Ростиславичи не оправдывались, но и не исполнили приказания. Тогда последовал суровый ответ: Андрей велел Роману оставить киевский стол, а Давиду и Мстиславу уйти из Вышгорода и Белгорода и удалиться в Смоленск. На киевский стол должен был перейти брат Андрея Михалко, сидевший в Торческе. Но осмотрительный и изворотливый Михалко послал в Киев младшего брата Всеволода и своего племянника Ярополка Ростиславича. Изгнанные Ростиславичи сложили крестное целование Андрею, но он ответил на это молчанием. Тогда Ростиславичи вошли в Клев, захватили Всеволода и Ярополка и их людей и посадили в Киеве Рюрика. Затем они осадили в Торческе Михалку, и он пошел на мир с ними, получив к Торческу Переяславль. Так Михалка «лишися Андрея, брата своего… а к Ростиславичем приступи»{280}.