Андрей Юрьевич
Шрифт:
Инок Егорий должен сегодня сразу после этой битвы подлить последнему Романовичу яд заморский в питьё. Как тут не будешь нервничать и волноваться, тут не коня в пору успокаивать, а самому копытом землю рыть. Боязно. И опять же смертоубийство. Хоть и затевается оно ради благого дела, не допустить разорения Руси погаными, к чему этот обеспамятевший князь толкает, а только всё одно смертоубийство.
— Гляди, Андрей Андреевич, — к нему подошел боярин Святослав Рогоз и мотнул головой в сторону леса, где уже полчаса накапливались и строили унгры, изготавливаясь к атаке.
— Чего там глядеть? —
Ого, венгры наконец построились и правым флангом явно пошли в атаку.
— По коням, — гаркнул он своим воям, и первым запрыгнул в седло, сразу успокоившегося буланого.
— Эх, рыжик, знатная сейчас сеча будет, — Андрей Андреевич привстал в стременах. Точно, унгры шли в атаку правым флангом, и только через пару минут тронулся на гораздо меньшей скорости центр построения.
События между тем не развивались. Словно замерло время. Умом боярин понимал, что эти три почти версты всадникам преодолеть надо. Мгновенно такое не происходит. Ну, это умом. А так, словно не по полю летели рыцари венгерские, а сквозь воду пробивались, настолько их движения были тягучими, медленными.
Боярин обернулся к стоящим справа стрельцам и самострельщикам. Жиденькая их цепочка жалость скорее вызывала, чем опасение. Ну и обозники, и жители соседних селищ, коих удалось схомутать, и которые теперь изображали войско за спинами стрельцов, даже издалека войском не смотрелись, хоть часть из них посадили на захваченных в двух сечах с жупанами коней и даже оружие — сабли выдали, которыми те сейчас и махали, изображая нетерпение побыстрей в бой влезть.
— Ох, видно-то как, что не войско за стрельцами, а сброд, — подтвердил мысли Андрея Андреевича полусотник Азарий, старший в его дружине. Его точно такой же буланый жеребец — младший брат «Борзого» перебирал ногами рядом, готовясь словно сорваться вскачь в эту же секунду.
— Что с обеспамятевшего взять?! Ништо, унгры нам не ровня, их в два раза меньше. Шаробер зато ровня нашему князю. Такой же дурень. Два дурня встретились.
— Ух ты!!! — чуть не выпрыгнул из седла Азарий, когда неожиданной в сотне сажен от цепочки уже вовсю метающих стрелы стрельцов прямо посреди массы унгров вспух столб чёрного дыма и потом пыхнуло пламенем.
Посмотреть было на что. Всего-то несколько объятых пламенем всадников наделали в конной неудержимой лаве копейщиков гору целую бед. Кони шарахнулись в сторону, ударили соседей и повалились на землю, задние на полном скаку впечатались в них, кувыркаясь через голову и калеча седоков. На них наезжали уже следующие всадники и не успев остановиться вовлекались в этот водоворот. В результате чуть не три десятка унгров оказались в этом побоище коней с людьми. Даже досюда, до вершины холма, долетал отголосок криков людей и пронзительное ржание животных.
— Однако! — боярин тоже оценил придумку дурня князя. Второй, а потом и третий всплеск огня создали в других местах конной лавы пусть и поменьше завалы, но всё одно смотрелось это завораживающе. И ведь на этом ничего не закончилось. Огонь продолжал гореть среди этих людских и конских водоворотов, заставляя людей и животных шарахаться в сторону и расширять эти очаги. Падали
— Ох! Святый боже! — Андрей Дрозд, заворожённо смотревший, как горят кони и люди, пропустил главное. А венгерская конница, несмотря на потери от греческого огня, уже достигла замаскированной старицы и завалы из десятка, даже трёх десятков всадников, показались теперь игрой в куличики детские по сравнении с тем, что началось там.
Глава 23
Событие шестьдесят седьмое
Errare humanum est, или Humanum errare est
Человеку свойственно ошибаться.
Родич Андрея Юрьевича разочаровал. Какой-нибудь троюродный братец? То есть, его прадед, Шаробера этого, и его бабка Констанция Венгерская были брат и сестра родные. Ага. Тогда Карл I Роберт Анжуйский ему правнучатый или внучатый там племянник.
Так с ним разговор Андрей Юрьевич князь Владимирский и начал.
— Племяш, тут твои людишки зашли на мои земли и пограбили селища, два города осадили, людей убили, девок и женщин изнасиловали.
— То разбойники, и они сами по себе, я не могу уследить за каждым разбойником, — выслушав от рясофора Егория перевод на латынь, пока не очень древнюю, махнул ручонкой на Виноградова король. Эдак пренебрежительно махнул, дескать, жужжать тут ещё всякая муха будет. Невысокий, чернявый человечек, заросший по самые уши бородой противно-кучерявой с бегающими карими глазками мелкого воришки карманника, пойманного за руку шаловливую. Пародия, а не король. Король должен быть, как Пётр первый на чьей-то там картине, огромный с высокоподнятой головой и развивающимися волосами. А тут метр с кепкой и плешь на макушке. Тестостерона лишку, он все луковицы волосяные сжёг. Из королевского вида только корона на лысой макушке и шелка яркие.
— Конечно. Раз ты, племяш, не можешь, то мне пришлось, а чтобы в будущем такого не произошло, то я наследство своей любимой бабули Констанции Венгерской в зад возвращаю. Граница теперь пройдёт до Чопа по реке Тиса, далее на Ужгород, включая этот, по-вашему, Унгвар или Унгород, и далее по реке Уж или Уг. Ну, там тебя уже не касается, там ляхи.
— Я…
— Да, погодь, племяш, за нанесённые жупанами твоими погромы и убийства людей, ты мне выплатишь десять тысяч золотых монет и выдашь всех этих разбойников и все их семьи на расправу. Отправлю их известняк добывать.
— Я привёл войска и разобью приведённый тобой сброд, и пойду дальше на Львов и Галич, пора, как ты выражаешься, брат мой, вернуть мне наследство Констанции Венгерской королевству Венгрия, — встал в ту самую позу Петра первого этот недомерок. Сказал-то пафосно, а вот смотрелось так себе. Петушок хорохорится. Да, подгадили ему немцы и италийцы, не те гены подсунули, мелкотравчатые.
— Знаешь, племяш, я тебя после победы затащу в один из домов посада и выпорю там самолично, чтобы знал, как на дядю слюной брызгать. И не дыши в мою сторону, от тебя гнилыми зубами воняет.