Ангел без нимба, крыльев и... совести

TazmaniaDevil

– Ты не обижаешься, что мы не полетим в Париж через пару дней, – спросил я Митчелла, который складывал мои вещи в чемодан. – Это очень важно? – спросил он. – Жизненно важно! – ответил я. – Тогда Париж никуда от нас не денется, – ответил он, обнимая меня за талию, подойдя ко мне. – Ты знаешь, что ты — самый потрясающий человек на земле? – выдохнул я, окрыленный ситуацией. – Знаю и поэтому терплю твои выходки, – сказал он и вернулся к упаковке моих вещей. – Я люблю тебя, – ответил я, поцеловал его в оголенное плечо, на что он лишь хмыкнул, и направился в серверную, чтобы залить приложение для маячка на новый телефон.

Через час с небольшим я покинул нашу квартиру и направлялся в аэропорт. Только надежда на то, что та записка,

которую мне передал адвокат после оглашения завещания Нэт, была действительностью, помогала мне не вернуться в объятия моего неповторимого Митчелла Коби Грасси. Тогда, когда, казалось, планета прекратила вращаться вокруг солнца, а вселенная замерла от горя, которое каждый переживал по-своему, Стив Блэк передал мне конверт на пороге дома Скотта и Нэтали, говоря: «Мисс Лоуренс просила передать это Вам лично в руки». Я не понимал, что значат слова в записке: «Морфеус, не верь ничему и никому! Нэо». Сейчас ее слова приобретали хоть какой-то смысл...

Перелет был долгим и выматывающим. Две пересадки: сначала в Хьюстоне, потом на Арубе, но в конечном итоге через четырнадцать с половиной часов самолет приземлился в аэропорту Каракаса. Я тут же обратился в прокат автомобилей и забрал заказанный внедорожник. Уточнив у сотрудника проката, как проехать в нужное место, направился в гостиницу, поскольку, хоть разница во времени была не большой, всего в три с половиной часа, в Каракасе была ночь, а мотаться по ночным дорогам малоизвестной мне страны, да еще и с охренительным джетлагом, просто самоубийство.

Проснулся я уже ближе к двенадцати дня по местному времени. Навел повторно справки о дороге до нужного мне места и выехал на поиски. В Венесуэле было значительно теплей, чем в Лос-Анджелесе. Проезжая по улицам города я думал, что Митчеллу, наверное, здесь бы понравилось, если не брать в расчет большое количество трущоб. «Надо будет навести справки по возвращению на счет курортов», – решил я и продолжил путь.

Почти через пятнадцать часов, честно говоря, немного поплутав, ехал по убитой проселочной грунтовке к месту, в котором, согласно программе, был носитель маячка. Я бы никогда не нашел бы эту дорогу, если бы не мой вполне сносный испанский. Спасибо Маман, которая, не смотря на все свои любовные похождения, все же настаивала на моем всеобъемлющем образовании.

Наконец, на горизонте показалось небольшое строение и в воздухе повеяло свежестью океана. Я подъехал к небольшому деревянному дому и остановил машину на укатанной площадке возле него. Программа показывала, что маячок где-то рядом, с погрешностью в десять-пятнадцать метров. Честно говоря, я немного нервничал, поскольку не знал, чего ожидать. В голову не приходило ни одной мысли, как и почему маяк снова заработал и как оказался здесь. В конечном итоге, решив, что, сидя в машине, я все равно ничего не выясню, открыл дверь и вышел из нее. Пройдясь по террасе, которая, похоже, была вокруг всего дома, вышел к дощатой площадке, на которой стояли стол и несколько плетеных кресел под навесом. От нее к океану шла дорожка, отсыпанная мелким гравием. Взглянув еще раз на экран телефона, я направился по ней. Шум океана становился все отчетливей и громче. Дорожка закончилась на небольшом песчаном пляже, обрамленном зарослями тропических деревьев и кустарника. Я огляделся и застыл... У самой кромки воды сидела девушка. Каштановые волосы, собранные в небрежный пучок, чуть сгорбленная от позы спина, на которой из-под майки виднелись нарисованные крылья... Я медленно подошел к ней и тихо опустился на песок рядом. Она медленно перевела взгляд с горизонта на меня. Я взглянул на ее лицо. Все те же правильные черты лица, чуть обветренные губы и зеленые глаза. Вот только взгляд... В нем был холод и страх...

– Привет, что ты тут делаешь? – спокойно спросила она. – Привет. Искал тебя? – ответил я, смотря на горизонт. – Как? – спросила она. – Маяк, – ответил я. – Оу!..

Значит, он снова заработал? – сказала она. – Да, – ответил я. – Тебе лучше уйти. Это для твоего же блага, – сказала она. – Я не уйду, пока ты не объяснишь, что произошло, – ответил я. – Тебе лучше не знать, если хочешь жить своей жизнью, а не стать призраком, как я, – сказала она и отвернулась. – Каким еще призраком, Нэтали?! – не выдержал я, – Ты же сидишь здесь живая, во плоти! – Уходи! – процедила она, повернулась ко мне лицом, и тут я увидел в ее глазах такую боль и злость, что описать нельзя.

Я поднялся и направился обратно, попутно бросив через плечо:

– Просто, ты как была эгоисткой, так и осталась... Тебе всегда было плевать на людей, которые любят тебя... – и пошел прочь, но тут мне в спину что-то ударилось не больно, но ощутимо.

Я опустил взгляд на песок и увидел бежевую пантолету.

– Это я-то эгоистка! – второй шлепанец полетел в меня. – Я все отдала, чтобы вы жили своими жизнями. Без опасности! Без сумасшедших в ней! Без погонь и спецслужб! – сквозь слезы говорила она.

Я смотрел на нее. Она стояла все такая же... Маленькая, хрупкая и жутко злая. Даже более женственная белая майка с утяжкой под грудь и широким низом и длинная по пятки юбка не делали ее менее опасной.

Пару секунд мы смотрели на друг на друга, но потом она, внезапно прошипев: «Черт... Хватит», согнулась, хватаясь за бок, и опустилась снова на песок. Я подлетел к ней:

– Нэтали, где больно? – обнял одной рукой за плечи, а второй попытался прикоснуться к ее животу, и оторопел, осознав, что под моей рукой он округлый. – Уже нигде, – тихо сказала она и опустила мою руку. – Ты?.. – пытался я сказать. – Да, – ответила она и, обняв колени, снова уставилась на горизонт. – Он от Скотта?.. – спросил я. – Нет, блин, ветром надуло, – огрызнулась она. – Какой срок? – наконец выдавил я. – Пять месяцев. Аборт делать поздно, если ты об этом, – сказала она. – Нет, что ты! – испуганно ответил я и, задумавшись, уставился на океан.

Мы молчали.

– Он должен знать, – наконец, твердо заявил я.

После долгой паузы она, наконец, спросила, продолжая вглядываться в горизонт:

– Дэни, он поет? – Какое это имеет значение? – удивился я и уставился на нее. – Ответь. Он поет? – снова спросила она, посмотрев на меня глазами полными слез. – Да... – тихо сказал я. – Тогда не говори ему, – сказала она и снова отвернулась к океану. – То есть? Как не говорить? А ты? – не понял я. – Дэни, ты до сих пор не понял? Ты думаешь, я по своей воле забралась в эту Тмутаракань? Исчезла из жизни любимого человека и друзей, причем таким жестоким способом? – спросила она. – Не знаю... – оторопел я. – Дэни, это моя личная тюремная камера... Да, она без ограды и почти без надзирателей, но я не могу отсюда уйти. Иначе все, ради чего я пожертвовала своим будущим, обратится в прах, – говорила она, а я все так же не мог понять. – Что же такого произойдет? – спросил я. – Они избавятся от меня! И уберут свидетелей! Правительство не даст угробить проект, длящийся почти шестнадцать лет, – сказала она. – Какое правительство? Какие свидетели? Что за чушь ты несешь? Тебе голову напекло венесуэльским солнцем? – не понимая, удивлялся я. – Правительство США. А свидетели – это вы, – ответила она, смотря на горизонт.

Вдруг она вскочила, приложила ладонь ко лбу и начала вглядываться.

– Все, Дэни! Тебе пора, – заключила она. – Но, – возразил я. – Никаких «но». Ты возвращаешься в Америку и живешь своей прекрасной жизнью, рядом с Митчеллом. И держишь язык за зубами, – сказала она.

Я посмотрел ей в глаза. В них была тревога и боль.

– А ребенок? – спросил я. – Может он когда-нибудь узнает... – сказала она. – А ты? – не унимался я. – Если хочешь, хоть что-то понять, набери мое имя в поисковике. Все, уезжай! Пожалуйста... – уже умоляя, попросила она, периодически поглядывая на океан.