Ангелофрения
Шрифт:
– Что мне делать? – в отчаянии воскликнула она. – У меня не было выбора! Умоляю, спасите! Что мне делать…
В то же время полотно пошло волнами, точно потревоженная водная гладь. Надписи исчезли, зато проявился сам Светоносный: только теперь это был не изгой и страдалец, а гордый и могущественный ангел с белыми, матово светящимися крылами. В один миг «Новый Прометей» преобразился, цвета стали горячими, грозные лики в небесах скрыл густой дым, а фигуры протягивающих руки людей скорчились в пламени. «Новый Прометей» стал «Фивами в огне». Только на площади, в окружении
Снова с лязгом распахнулась дверь.
На сей раз перчатки Пожирателя были темны от крови. Трупное окоченение действительно перестало сковывать его движения: он целеустремленно шел за Магдалиной, чуть расставив в стороны руки, словно мечтал заключить ее в объятия.
И снова у Магдалины не осталось времени осмыслить то, что довелось увидеть. Снова пришлось бежать во весь дух, потому что на сей раз оторваться от преследователя оказалось непросто.
Одни двери, вторые… Следующий вагон.
Тьма, прореженная светом одинокой свечи, стоящей на высоком канделябре. За окнами свистит ветер, как в зимнюю ночь в Петербурге, и ни лучика не проникает снаружи, словно стекла с другой стороны покрасили в несколько слоев черной краской.
По обе стороны канделябра сидели, низко склонившись над пяльцами, тетя Эмили и матушка Птанифер. Их лица драпировала густая тень. На тете Эмили была пышная юбка розового цвета, светло-бежевый корсет и розовый же домашний капор. На матушке Птанифер – ее обычное бесформенное платье, темное и унылое, в тон сумраку, царящему в вагоне. Голова старой служанки была непокрыта, черные с серебристой проседью волосы ниспадали на сутулую спину.
– Скажи, дорогая, – послышался сонный, апатичный голос тети Эмили, – действительно ли тебе приходилось видеть Лукавого? Или это лишь фигура речи, дабы наводить страх на непослушных отроков?
– Это правда, милая госпожа, – столь же вяло ответила старая служанка. – Тот день, когда я заглянула в его глаза, разделил мою жизнь на две половины.
– И что, дорогая, так ли уж страшен он, как молвят люди?
Матушка Птанифер прислушалась к завываниям ветра, словно надеясь получить подсказку. Затем скрипуче проговорила:
– Не страшен Лукавый обликом. Куда страшнее то, что он говорит и что делает. Слова его льстивы и полны обещаний, от них размягчается сердце и разум застилает тепловой поволокой, словно в пору первой влюбленности. Однако он преследует свои цели, и цели эти простому человеку понять сложно, ибо лежит в них злой и извращенный расчет. Но даже не это самое страшное…
Служанка отложила пяльцы, пристроила подбородок на широкую ладонь.
– Что же тогда, моя верная?
– У него сто имен и миллион лиц, которые он меняет, как джентльмен – шляпы, – произнесла она едва слышно. – Он ездит на волшебном поезде, для которого не существует расстояний. Поэтому он всегда и везде. Сегодня Лукавый там, а сейчас – за твоей спиной.
За Магдалиной распахнулась дверь.
Короткий вскрик и снова – через вагон к противоположному тамбуру. Тетя Эмили и матушка
Магдалина ворвалась в следующий вагон.
Снова яркий свет. Большой прозекторский стол из хромированной стали. На столе – человек в саване.
…Она становилась на пороге тамбура, словно врезалась в невидимую преграду. Захлопнула дверь, навалилась на нее спиной.
– Дальше я не пойду! – выкрикнула в сторону медного рупора.
– Почему же? – тотчас прозвучало в ответ. – Пришла пора расспросить старого лжеца о том, как ты появилась на свет. Разбудим его, как ты думаешь? Что-то он, соня, разоспался…
– Я дальше не пойду! – повторила Магдалина и замотала головой: – Не пойду! Там мой отец! Нет!
В дверь за ее спиной ударили. Каблуки новых туфель заскользили по рифленому металлу пола.
– Не смей сдаваться сейчас! – прикрикнул на нее фараон. – Иди вперед! Послушай, о чем запоет эта перечница!
– Я не хочу знать! – зарыдала Магдалина. – Вы сводите меня с ума! Лучше погибнуть!
– Ты увидела конец мира. Ты побеседовала с человеком, чьи помыслы были грязнее и ужаснее, чем у самого Лукавого. Ты повстречалась с двумя женщинами, бежавшими от Лукавого всю жизнь, чтобы все равно стать его вечными пассажирками. Вперед, Эльвен, только вперед! Прими истину или погибни! Пусть тот, кого ты звала отцом, расскажет, где и при каких обстоятельствах на его руках оказалась маленькая вестница! И при чем здесь козни Лукавого!
– Я не пойду! – простонала Магдалина. – Я разгадала ваш замысел! Вы это делаете нарочно! Вам нужна сломанная и безвольная рабыня, наделенная даром! Все это – ложь! Грязная, подлая, тошнотворная ложь!
– Беги, или погибнешь!
– Нет! Нет! Нет! Вы не заполучите меня! Я не встану на вашу сторону!
У нее больше не было сил держать двери. Еще один удар со стороны тамбура, и она упала.
Обтянутые черной кожей руки подхватили ее у пола. Рывком подняли и прижали к стене, выдавив из груди остатки воздуха. Магдалина пыталась вырваться, но руки были нечеловечески сильны и тверды, словно вылиты из железа. Тогда она извернулась и ударила кулаком в респиратор. Увы, но ее никто не учил драться. Пожиратель даже не пошатнулся. Респиратор приблизился вплотную к ее лицу. Сквозь дыхательные щели маски полился густой, дурманящий запах благовоний. Твердокаменные пальцы сжали Магдалине горло.
– Что ж, видимо, я ошибся в тебе, – сказал Лукавый, он же – фараон, Сети Второй, повелитель Нового Царства, Светоносный, Новый Прометей, Отец лжи, злобный бог из древности Сет. – Слабый пожирается сильным. Скучно, Эльвен! Избито и скучно!
Пожиратель снял маску, она повисла на тесемках. Бледные, сухие губы приоткрылись, показались грубо заточенные напильником зубы.
Магдалина, балансируя на грани беспамятства, вглядывалась в заостренные смертью черты, в потемневшую, пергаментную после обработки бальзамирующими средствами кожу, в черные зеркала зрачков, обрамленные бирюзой радужки.