Ангелотворец

Харкуэй Ник

– Его Британское Величество приветствует вас, – говорит он.

– Неужто мой милый Джорджи? Какая прелесть. Вот это был мужчина, не то что некоторые. – Она сердито машет рукой на сына.

– Простите, ваше высочество, позвольте поинтересоваться: быть может, тот юноша украшал волосы цветами жасмина?

Шалая Кэтти сверлит его подозрительным взглядом слезящихся глаз.

– Нет.

– Я спрашиваю: «То был Джасмин»?

– Не смейте повышать на меня голос, молодой человек!

Капитан Банистер молча смотрит на нее.

– Нет, – отмахивается Шалая Кэтти. – Не жасмин. Ромашки, кажется. Да. Совсем безыскусные цветы. Вы мне не нравитесь. Смазливый и совершенно не того склада. Передайте Джорджу,

чтобы тщательней отбирал людей. Мой ему совет. – Она встает и шлепком отгоняет его прочь. – С дороги! Вон! Вон! Как вы смеете налетать на меня в моем собственном доме? Неужели мой сын ничего не предпримет? Убийца и слабак – кошмарное сочетание. Заточил меня на последнем этаже дворца, вдали от моих любимцев, всюду охрана, какие-то девки приходят мыть мне ноги, да вдобавок пригласил в гости безумную чужестранку-изобретательницу, и никак не увидеть мне моих драгоценных, моих ненаглядных! А теперь еще вы! Гнусный лондонец мне рассказывает, что все изменилось. Конечно, изменилось! Ничто не вечно! Там сделается красота землею, как и желанье, что владеет мною. [26] Понимаете? Пха! Прочь с дороги, юноша! Я была такой еще до того, как вы появились на свет!

26

 Ср.: «Там сделается ваша плоть землею, как и желанье, что владеет мною…» Эндрю Марвелл. К стыдливой возлюбленной. Пер. Г. Кружкова.

Шалая Кэтти хочет вцепиться в пальто Джеймса Банистера, но промахивается и вместо этого хватает его за пах. И впервые за все это время широкая, коварная улыбка озаряет ее лицо. Она смотрит на человека в военной форме и многозначительно кивает.

– Святый боже! – отчетливо произносит она, косясь на Сим Сим Цяня безумными старушечьими глазами. – Природа вас обделила, однако!

Эди Банистер с любезной осторожностью убирает ее руку и едва заметно изменяет голос:

– Я всегда был убежден, что того, чем я обладаю, вполне достаточно для выполнения поставленных задач, ваше высочество.

Она опять улыбается, восторженно.

– Не сомневаюсь! Теперь он будет вас «развлекать» – чтобы вы почувствовали себя настоящим мужчиной. – Ага, это предупреждение. Что ж.

С напутственным «Удачи, юноша!» и шелестя бумагой – впрочем, шелеста этого никто не слышит, потому что другой рукой она демонстративно сшибает металлическую вазу с фруктами, и те рассыпаются по столу, – Шалая Кэтти тайком, как подобает всякому уважающему себя тайному агенту, сует записку во внутренний нагрудный карман британского посла и, хмыкнув, устремляется на выход.

– Не то, что некоторые, – бросает она напоследок, воззрившись на Опиумного Хана.

Наступает очень глубокая, гнетущая тишина.

– Бог ты мой, – доверительно бормочет Джеймс Банистер, – я уж испугался, что она совсем мне его оторвет. Еще чуть-чуть – и все, а?

Опиумный Хан растерянно таращится на него, затем чудом выдавливает из себя дипломатичный смешок и согласно кивает.

– Да уж, капитан Банистер. Да уж.

– Не могу не подметить, что в молодости ваша почтенная матушка была, наверное, ого-го?

Сим Сим Цянь хлопает в ладоши.

– Капитан Банистер, вы редкий человек. Так подняли мне настроение… Честь и хвала нашему гостю! Велите лебедушкам подать лебедя, – распоряжается он.

Секундой позже зал наполняется женщинами в весьма откровенных нарядах из белых перьев. Среди полуобнаженных тел то и дело мелькает золотой поднос с главным блюдом вечера.

Одной ногой Эди Банистер упирается в развилину на ветке высокого дерева, другая остается в петле, свисающей с подоконника спальни. На Эди по-прежнему усики Джеймса Банистера, а под кителем и рубашкой некий твердый жилет из неизвестного ей материала, способного в случае чего вполне сносно защитить обладателя жилета от удара холодным оружием.

Абель Джасмин подчеркнул слова «сносно» и «холодным». Если ее попытаются полоснуть опасной бритвой, жилет спасет. Но он не убережет от стрелы или пули, пущенных снизу стражниками Опиумного Хана. Эди пытается сосредоточиться на текущей задаче: влезть по стене над головами стражников, патрулирующих территорию дворца, и незаметно проникнуть в покои Шалой Кэтти. Вот только стражники отчего-то не спешат покидать этот неприметный с виду уголок сада… О. Пахнет табаком.

Прекрасно. Они устроили перекур аккурат в тридцати футах под той веткой, на которой притаилась Эди.

Плакал ее замечательный план.

В довершение всего крупная, на редкость безобразная сколопендра вальяжно прогуливается по ветке в направлении ее ноги. Похоже, она охотится. У мерзкой твари начисто отсутствует понимание размеров и масштабов; очевидно, она задумала застигнуть ногу Эди врасплох, парализовать ее одним-единственным смертоносным укусом и потом всласть попировать. Обладая крошечным, недалеким и суетливым умишком, она убеждена, что нога Эди Банистер не догадывается о ее приближении.

Эди на секунду задается вопросом, что госпожа Секуни сказала бы об опрометчивом замысле сколопендры. Неясно, мог бы марксистский анализ экономического устройства общества губоногих выявить в нем признаки пре-пролетарского барышничества или зачатки протосоциализма, и правомерно ли экстраполировать полученные выводы на человеческое общество. Предположим на минуту, что сколопендре удалось убить ногу (она еще не осознала, что нога – часть более крупного животного, которое терпеливо дожидается ее броска, чтобы молча воткнуть в нее нож кукри и преспокойно лезть дальше); поделится ли она добычей с другими сколопендрами, предположительно состоящими с ней в родстве, которые одновременно позволяют ей выполнять первостепенные для живых организмов репродуктивные задачи и при этом непримиримо соперничают с ней за территорию, партнеров и пищу? Или же она попробует основать собственное временное мини-государство и начнет патрулировать границы ноги, одновременно поедая ее?

Сколопендра – Эди нарекла ее Ричардом, – добрых пятнадцати дюймов в длину и толстая, как кровяная колбаса. Расцветкой она тоже омерзительно напоминает кровяную колбасу (сырую). Буэ. В Аддэ-Сиккиме принято убивать этих тварей без раздумий, потому что они омерзительно кусаются. Эди могла бы просто раздавить Ричарда, но тогда труп шлепнется на стражу, те поднимут головы и начнется то, что Соловей называет «адской вздрючкой». Посему она глотает «буэ» и пепелит Ричарда взглядом. Шорх шорх шорх шорх ШОРХ…. ШОРХ ШОРХ ШОРХ мелкаятымразь!

Ричард – уже второе существо за этот вечер, имеющее виды на внутреннюю сторону ее бедра. Первым была полуголая официантка с тарелкой запеченной кошатины. Опиумный Хан предпочитает смешивать удовольствия; пернатые пташки из его персонального борделя забились в экстазе и принялись распевать дифирамбы, когда он снял кафтан и обнажил мускулистые загорелые руки. Эди и сама не осталась равнодушна к этому зрелищу: огненные груши пылали в ее желудке подобно эротическому двигателю внутреннего сгорания. Когда Хан завертел одну из девушек в танго – не танец, а томное и неспешное олицетворение абсолютной раскрепощенности, тра-та-ТА-ТА-ТА, тра та-та таааа ТА! – Эди прошиб пот. Впрочем, ее потливость отчасти была вызвана опасением, что ей тоже придется последовать примеру хозяина и разоблачиться; Сим Сим Цянь к тому моменту полностью обнажил торс (отсюда и опасения: ее собственный голый торс неизбежно вызовет ряд нетривиальных вопросов и комментариев) и стал источать запах лиса в брачный период. Вскоре дело приняло еще более опасный поворот: девица, которая на вопрос о своем имени ответила «К Вашим Услугам», уселась Эди на колени и начала скармливать Джеймсу Банистеру кусочки лебедятины и овощей, щедро политых драгоценными металлами.