Ангелы уходят не прощаясь
Шрифт:
— Вы посмотрите, какая я сегодня богатая, сейчас что-нибудь придумаем.
— Спасибо, но давайте в другой раз. Устал, правда. Давайте я уж до самого конца ваше богатство донесу, а потом пойду.
— Что ж, ловлю на слове. Буду ждать.
Все это время Тихон не отходил от них ни на шаг. В «четверть» Галины Аркадьевны был отдельный вход. Мальчик зашел к соседке будто к себе домой.
— А какой-нибудь завалящей конфетки у тебя нет, теть Галь?
— Это почему завалящей?
— Не обижайся.
И только получив гонорар за спасение незнакомца от Дозора, Тихон удалился со словами:
— Пошел я, а то Наташка заждалась.
— Пойдемте, Арсений Васильевич, я покажу вам, как до монастыря быстрее дойти.
Они вышли к дому с другой стороны.
— Что, не царские хоромы? — спросила Галина Аркадьевна писателя.
— Так меня дальше кухни не пустили…
— Ах вы бессовестный!
— Может, это маскировка, а внутри — царские хоромы. Шучу, я шучу! Я видел иконы и много книг, что человеку еще надо, если есть крыша над головой.
Они замолчали.
— Что ж, давайте прощаться, Галина Аркадьевна.
Вместо ответа женщина посмотрела немного в сторону, будто что-то увидела там, вдали. А потом тихим, с легкой хрипотцой голосом, стала читать стихи:
Веревка от березы до осины.
Полощутся пеленки на ветру.
И я на руки бережно беру
Красивого зареванного сына.
В цветные набегающие волны,
В безбрежные цветы мы с ним идем.
И даже если встретимся с дождем,
То все равно останемся довольны.
Веревка от березы до осины.
Полощутся пеленки на ветру.
…Я каждой ночью на руки беру
Красивого несбывшегося сына.
— Простите, Галина, это — ваши стихи? — Арсений смотрел на нее так, будто впервые увидел.
— Мои.
— Я к вам обязательно приду, слышите? И вы будете мне весь вечер читать стихи. Ваши стихи.
— С удовольствием. А если забудете дорогу, запомните адрес. Он очень легкий: улица Каминского, дом номер восемь.
— Какая улица?
— Каминского. Революционер такой был, Советскую власть здесь устанавливал. Погиб от рук врагов революции. Его кожанка в нашем местном музее висит.
Где-то Покровский уже слышал или видел название улицы. Впервые за все время разговора, он огляделся по сторонам… Тот самый забор. Тот же куст бузины…
— Галина Аркадьевна, простите, а вы про москвичей говорили. Это не мать и дочь?
— Точно, — удивилась женщина — Лена и Наташа. Чудесные и очень симпатичные люди. А вы что, с ними знакомы?
— Очень поверхностно… Очень.
Н-да, было о чем задуматься. Но он не успел этого сделать. Из двери правой стороны дома, оттуда, где жили москвичи, буквально вылетел Тихон. Мальчик кричал что-то, можно было разобрать:
— Тиша, что случилось? — кинулась Галина к мальчику.
— Тетя Галя, — и без того большие глаза Тихона от ужаса стали еще больше, — там Наташа лежит. Как тогда!
— А где Лена?
— Нету! У нас она…
— Беги за Леной, — скомандовала Галина, — а вы за мной, Арсений, — и не дожидаясь ответа Покровского, она рванула к распахнутой двери на правой стороне дома. Понимая, что происходит нечто серьезное, Арсений побежал за ней. Чтобы сократить путь, перемахнул через палисадник, забыв о больной ноге. Когда на следующий день он станет вспоминать этот эпизод, то будет долго смотреть на свою правую ногу, не веря, что прыгнув на нее с высоты, не только не свалился, как подкошенный, а даже не почувствовал боли. Но это будет завтра, а пока он проскочил куст бузины, пробежался по деревянным ступенькам крыльца и — замер.
Девушка лежала на диване, лежала одетая. Более прекрасного лица Покровскому не приходилось видеть. Длинные шелковистые волосы собраны в хвостик. Лицо у девушки было немного бледноватым, но в самом выражении — столько покоя, какой-то нездешней тишины, что тревога, охватившая сердце после плача и слов мальчика, вмиг куда-то испарилась. «Так, наверное, выглядят ангелы», — подумал Арсений. В этот момент ему в спину буквально влетела Галина.
— Что… что здесь? Почему… стоите? — женщина хватала ртом воздух.
В этот момент девушка открыла глаза и повернула голову в их сторону… В литературе всегда существуют штампы. Покровский знал, что напиши он когда-нибудь: «в ее широко распахнутых глазах он увидел небо и вечность», любой мало-мальски уважающий себя критик вдоволь посмеется над ним. Но ведь все так и было! Девочка посмотрела на ворвавшихся в комнату. Вначале Арсений прочитал в ее глазах недоумение — человек явно возвращался откуда-то и еще не понял, где он. Потом — улыбка:
— Галя, здравствуй! Ой, и вы у нас? А я что — спала?
— Господи! — Галина опустилась на стул, — ну и напугала же ты нас.
В этот момент в комнату вбежала Лена и еще какая-то, незнакомая Покровскому женщина.
— Дочка!
— Леночка, да все в порядке. Ты ушла к Ире, я ждала Тишу и вроде бы задремала…
— Слава Богу, — Лена перекрестилась, — а я-то подумала…
— Или не задремала.
— Ты что-то видела?
— Да, но об этом не сейчас. Не обижайся.
И только в этот момент Елена заметила Покровского. Ее глаза вмиг потемнели. Так бывает, когда на солнечную поляну, полную цветов, вдруг налетает ветер, принося с собой грозовую тучу. И то, что только мгновение назад дарило покой и радость, вдруг замирает в ожидании бури. И она разразилась, здесь, в этой комнате.