Ангелы в белом
Шрифт:
Роженцев выдержал театральную паузу.
– Так я тебе скажу, гражданин Мухин, я же с тобой как с человеком разговаривал… Пришел к тебе сам, сюда не звал… Думал, образумится мужик, а ты побежал жалобу Брежневу писать! Ну, скажи… разве ты после этого не говно?!
– Я писал не жалобу, а просьбу! – Иван насупился, как провинившийся школьник. – Ну, что, я виноват, что я – не еврей?! Им, получается, ехать можно, а нам нельзя! Это почему же?
– Сказочный долб…б! – Роженцев впервые улыбнулся. – Предупреждаю тебя, Мухин, в последний раз! Ты уже лишился работы, и никогда тебе не светит попасть даже в Болгарию! Так подумай
– Понял я, понял… Только меня никто понять не хочет! – лепетал Иван. – Да ладно… Как-то оно будет…
Роженцев тяжело вздохнул:
– Никто его не хочет понять! Ты и вправду думаешь, что твою вонючую писанину будет читать Брежнев?
Иван, молча скрестив руки на груди, рассматривал свои любимые лаковые туфли.
– Иди домой, хорошо подумай! Но помни… Я буду за тобой внимательно наблюдать, права на ошибку ты уже не имеешь!
Выйдя из здания КГБ, Иван прямиком отправился в магазин «Спорттовары», находящийся на той же улице, где купил брезентовый рюкзак, котелок и сухой спирт.
– Все, Любаня… Еду в Грузию! – сказал Иван жене, рассматривая покупки. – Времени у нас мало! За меня взялись не на шутку!
– Ваня! Ты совсем с ума сошел! Какая Грузия… Зачем?
– Не могу пока сказать… Обустроюсь – напишу!
Люба проревела несколько дней, но покорно собрала мужу вещи и провела на вокзал.
Прибыв на место, Иван Петрович Мухин снял комнату в небольшом поселке возле приграничного Сарпи. Еще через день нашел проводника, который за 1000 рублей согласился провести его горными тропами в Турцию…
«В Турции зайду в первое попавшееся посольство западной страны, и, считай, мы – в дамках!» – мечтал Иван.
Проводник, местный субтильный мужичок лет пятидесяти, явно не внушал доверия, но Иван ничего не замечал. Задурманенный реальной перспективой свободы, он утратил всякую возможность трезво анализировать ситуацию.
Ранним майским утром Иван и его проводник Давид двинулись в путь. В спортивных костюмах и с брезентовыми рюкзаками выглядели они как обычные туристы.
– Красота! – восхищался Давид. – Слева горы – справа морЭ…
– Как мы пойдем? Всюду пограничные посты? – интересовался Иван.
– Не переживай, брат, я дЭньги нЭ просто так бЭру! Есть один горный тропа, а за ним пЭщЭра, из которЫй ход прямо в Турцию!
Через часа три мытарств по невысокой, но довольно крутой горной гряде нарушители решили передохнуть. На участке между крупными валунами Давид разложил охотничью накидку и принялся накрывать «поляну». Еды было немного, но все выглядело очень аппетитно: шоти, помидоры, гуда, бастурма… В тот момент, когда Давид собирался произнести тост за «успех мероприятия» и мужчины подняли стаканы с чачей, их окружил патруль советских пограничников…
Договорившись на случай провала, беглец и проводник твердили в унисон наивную легенду: мы, мол, заблудившиеся в горах туристы, любители природы. Майор Боленко, редко осязавший мир трезвым взглядом, почти поверил неудачливым нарушителям, но тут пришла «благая весть» из управления Комитета госбезопасности…
– Ну что, Австралия! – ехидно улыбаясь, констатировал майор. –
Вот тебе, Иван, и Австралия!
К счастью, майор Боленко ошибался! Возможно, «наверху» учли безупречное прошлое Мухина-старшего. Ивану дали всего четыре года в колонии общего режима. Проводник Давид и вовсе отделался годом…
Сиделось Ивану относительно неплохо…
Зэки прониклись уважением к упрямому романтику Мухину, повесив ему погоняло «Ноги», видать, за неудачную попытку «сделать ноги» из Советского Союза…
Освободился Иван аккурат в день, когда его сын Ваня окончил шестой класс. Иван устроился электриком в железнодорожное депо, где оказался практически единственным умеренно пьющим мужиком. Вот только с Любой отношения дали серьезную трещину. По всему чувствовалось, что у Любы кто-то появился… Иван старался не задумываться, всячески отгоняя скверные мысли. Главное – это цель, а цель оставалась незыблемой!
Вскоре созрел очередной план: на работе Ивану приглянулись так называемые «полувагоны» – без крыши, с высокими бортами, предназначенные для перевозки лесоматериалов. Полувагоны часто цепляли к составам, уходящим на запад. Иногда Иван замечал, как загруженные товарные эшелоны всю ночь простаивали на станции и только утром следующего дня отправлялись в сторону Чопа. Венгрия – страна социалистическая, ловить беглецу там особенно нечего, но Ивану казалось, что, добравшись хотя бы до Венгрии, он найдет способ перебраться в Австрию, а это уже – шах и мат!
Звездной июльской ночью Иван, прихватив с собой пару золотых червонцев, купленных у зубного техника Бирмана, «тормозок» с чаем в термосе, бутербродами и «полный призрачных надежд», забрался в заполненный деревянными изделиями (предположительно паллетами) полувагон. Иван с трудом втиснулся в нишу, образованную неравномерно сложенным лесоматериалом. Он не мог видеть ничего, кроме звездного неба… Звезды завораживали Мухина романтической загадочностью бесконечности космоса… На рассвете состав тронулся. Гудок тепловоза эхом разлетелся вдоль перрона. Иван вздохнул с облегчением – путешествие началось!
Во время коротких остановок Иван напряженно вслушивался, пытаясь разобрать слова и расшифровать палитру звуков, доносившихся снаружи. Состав часто останавливался, лихорадочно дергаясь… Иногда при резком торможении Ивана бросало на паллеты. От ударов на теле оставались синяки, но боли он не чувствовал – переизбыток адреналина делал свое дело, справляясь с ролью эффективного анестетика. Ближе к вечеру Иваном овладело чувство сильной тревоги. Состав приближался к пограничной станции Чоп… Эшелон со скрежетом остановился. Иван почувствовал, как вагон приподнимается. «Все правильно – меняют тележки для перехода на узкую колею». Когда вагон опустили, наступила удручающая тишина – «Ну же, поехали!». Будучи ортодоксальным атеистом, Иван пытался воздействовать на окружающий мир не молитвой, а силой убеждения. По звукам, доносившимся извне, ощущалось царящее возле состава оживление. Он слышал громкие голоса железнодорожников, обильно сдобренные матерным словцом. Сердце бешено колотилось, когда обходчики несколько раз ударили молотком по крышке «букса». Наконец-то суета прекратилась! Голоса растворились в вечерней дымке закарпатского лета… «С минуты на минуту поезд тронется, а там, глядишь, и проскочили!»