Английские бунтари

Поулсен Чарлз

Глава XII

ВОЛНЕНИЯ НА КОРОЛЕВСКОМ ФЛОТЕ

Картина борьбы английского народа за социальную справедливость была бы, однако, неполной без хотя бы краткого упоминания о массовых волнениях на королевском флоте в 1797 г., несмотря даже на то, что они являли собой не восстания и бунты, а скорее нечто вроде забастовок*, вызванных невыносимыми условиями существования военных моряков.

*Точная семантика термина “strike” (забастовка) неизвестна. Возможно, он является сокращенным заимствованием морского выражения ‘to strike sail “, что означает “убрать паруса”. В качестве гипотезы можно предположить, что именно тогда, в ходе волнений на королевском флоте в 1797 г ., этот термин и начал приобретать свое современное значение. — Прим. перев.

Война с Францией складывалась для Британского королевства весьма неудачно: брошенная союзниками, терпящая поражение за поражением от молодого талантливого генерала Французской республики Наполеона

Бонапарта, Англия была вынуждена вывести свои войска и из Европы, и из Средиземноморья. Теперь, когда от флота и армии неприятеля ее отделяло только узкое Северное море, Англия сама жила в страхе перед возможным вторжением. Тревожно обстояли дела и в бурлящей Ирландии, население которой ожидало высадки французов с явным нетерпением. Английский банк вместо золота начал выплачивать бумажные деньги. И в довершение всего из-за плохого урожая резко подскочили цены на основной продукт питания широких слоев населения — хлеб, что, естественно, еще больше усугубляло недовольство народных масс.

Теперь единственной надеждой английского парламента стал королевский флот, на который легла основная тяжесть военных действий. И военные моряки не подвели — в феврале 1797 г . по всей стране пронеслась радостная весть о том, что в морской баталии при Сент-Винсенте адмирал сэр Джон Джервис одержал внушительную победу над куда более многочисленной испанской флотилией. Никогда не унывающий “старый морской волк” с его неизменной черной косичкой, распахнутым воротом рубахи и раскачивающейся походкой превратился в национального героя: каждый почитал за честь пожать ему руку, перед ним были открыты двери любого дома, его жизнь, приукрашенная множеством героических деталей, описывалась во всех печатных изданиях страны, его овеянный романтическими похождениями образ воспевался в песнях и стихах. Реальность же, увы, была совершенно иной.

На самом деле военные моряки являли собой, пожалуй, наиболее угнетенную, эксплуатируемую и обираемую категорию населения королевства. Условия, в которых они проходили службу и воевали, были таковы, что современному человеку они показались бы просто невозможными, невероятными. Заработная плата военным морякам не поднималась со времен Английской республики, т.е. в течение 150 лет, и составляла только треть от уровня оплаты матросского труда на торговом флоте. Мало того, она обычно “запаздывала” на два, а в некоторых случаях и на три года*. При зарплате в 19 шиллингов в месяц рядовой матрос после всех вычетов за питание, форму, постель и т.д. получал на руки около 9 шиллингов — а ведь на них ему надо было еще и содержать семью, которая нередко была вынуждена влачить нищенское существование на благотворительные подачки церковного прихода.

*По мнению адмиралтейства, такая политика удерживала многих матросов, все же надеявшихся получить заработанное, от дезертирства.

Типичнейшим явлением для королевского флота тех времен была невообразимая скученность, доставлявшая матросам огромные неудобства. Например, экипаж “Виктории” — флагманского корабля адмирала Нельсона — при водоизмещении всего 2164 тонны насчитывал 850 человек, поэтому, чтобы отдохнуть после изнурительной вахты, матросам приходилось растягивать гамаки… между пушками. Питались они посменно, причем если в количественном отношении еды, как правило, хватало, то ее качество было, говоря без преувеличения, просто ужасным: солонина подчас была такой высохшей от старости и твердой, что матросы вырезали из нее табакерки, на вид мало чем отличавшиеся от настоящего дерева и даже поддававшиеся полировке; галеты буквально кишели червями, и их надо было выковыривать по одному, прежде чем без содрогания отправить галету в рот; из окаменевшего сыра матросы частенько выпиливали кругляши, которые прекрасно заменяли оторванные или потерянные пуговицы на одежде. И в довершение всего их нагло обкрадывал корабельный интендант, получавший от командира официальную премию “за экономию”. Питьевая вода очень скоро становилась негодной для употребления, и ее заменяли бурдой из мутного водянистого пива или дешевого прокисшего вина. О фруктах и овощах приходилось только мечтать, поэтому нередким гостем на военных судах была цинга.

Даже единственная отрада моряков, единственное светлое пятно в беспросветной череде суровых будней — ежедневные полпинты разведенного рома, — и та омрачалась вполне реальной перспективой порки за малейшие признаки опьянения. Постоянно расширявшийся королевский флот требовал “пушечного мяса”, а его не хватало, несмотря на огромное количество разбросанных по стране призывных пунктов. Закоренелым преступникам предлагали вместо тюремного заключения служить на королевском флоте, и там их охотно принимали. Широчайшее распространение получила практика насильственной вербовки, когда специально нанятые шайки рыскали по ночным улицам и притонам, похищая подвыпивших матросов, крестьян, мастеровых, да и вообще любого зазевавшегося, тайком доставляя этих несчастных на борт подрядившего

их корабля. Жертвы подобной вербовки порой годами не могли вернуться в родные края, если, конечно, вообще оставались живы. Самым радостным событием для вербовщиков такого рода являлся приход в порт любого судна — безразлично, торгового или военного: они тут же выходили на охоту, и… многих моряков вместо родного дома ждал сильный удар сзади по голове, от которого они приходили в себя лишь на палубе чужого корабля, направлявшегося, быть может, на противоположную сторону земного шара. Еще более трагичной подчас бывала судьба сухопутных бедолаг всех возрастов и профессий, против собственной воли ставших моряками и вынужденных подчиняться суровым требованиям военного времени. О фактической у законен н ости позорной практики “черной вербовки” красноречивее всего говорит тот факт, что даже такой гуманный и прогрессивный адмирал, как Нельсон*, считал ее необходимым средством, без помощи которого не так уж много боевых кораблей флота Его Величества смогли бы выйти в море. По заходе военных судов в порт после боя или для пополнения запасов матросов обычно не отпускали на берег, ибо капитаны слишком хорошо знали, что никакой страх перед поркой или даже повешением не удержит многих из них от попытки сбежать из ненавистного плена. Ведь хотя родственникам и друзьям матросов — и конечно, портовым проституткам — разрешалось навещать их на корабле, фактически все они находились на положении узников в большой плавучей тюрьме.

* Нельсон, Горацио (1758—1805) — английский адмирал, участник более 100 морских сражений, в большинстве которых он одерживал победы. В своем последнем сражении 21 октября 1805 г . у Трафальгарского мыса (юго-западное побережье Испании) Нельсон разбил соединенные флотилии Франции и Испании, но сам был смертельно ранен. Тем не менее о его “гуманности” и “прогрессивности” по отношению к морякам можно говорить, лишь сравнивая его с реакционными адмиралами или генералами. Нельсон вряд ли видел в своих матросах и офицерах что-либо иное, нежели живой материал для достижения новых побед. Прим.ред.

Порядок и дисциплина на борту поддерживались методами, которые нельзя было назвать иначе, как чудовищными и бессмысленно жестокими. За малейшую провинность матросам грозила порка девятихвосткой (плеть с девятью “хвостами”, в которые были вшиты шипы) : два-три удара, и у жертвы лопалась кожа, еще несколько взмахов — и плеть раздирала тело до костей. Дюжины ударов — стандартное наказание за “обычные” проступки — вполне хватало, чтобы на много дней обездвижить молодого здорового моряка. За более серьезные нарушения дисциплины провинившегося могли приговорить к 300 ударам или “провести по флоту”, т.е. перевозить с корабля на корабль, подвергая порке на каждом из них, — и то, и другое практически означало смертную казнь. Французы называли пленных английских моряков тиграми, но не за их свирепый нрав, а за исполосованные, в кровавых рубцах и шрамах спины (в вооруженных силах Франции телесные наказания были отменены в самом начале революции 1789—1794 гг.).

Царившая на военных судах атмосфера безжалостной тирании неизбежно порождала чувство взаимной ненависти между матросами и командным составом. В этом отношении многое, конечно, зависело от личности капитана, с которого брали пример и его подчиненные. Имена жестоких самодуров, превративших свои корабли в “плавучий ад”, произносились со страхом и едва прикрытой ненавистью; если же среди капитанов попадался такой, кто старался относиться к матросам справедливо и милосердно, то весь экипаж его боготворил и был в буквальном смысле слова готов отдать за него жизнь.

Таким добрым и справедливым офицером был, в частности, адмирал лорд Хоу — номинальный командующий ламаншским флотом, в апреле 1797 г . стоявшим на спитхэдском рейде, недалеко от Портсмута. Сам Хоу из-за преклонного возраста (ему был 71 год) в море практически не выходил, да к тому же именно в это время его скрутил жестокий приступ подагры, поэтому обязанности командующего исполнял адмирал Бридпорт. Внешне все шло как обычно: между кораблями сновали лодки, загружался провиант и боеприпасы, ремонтировался и обновлялся такелаж, словом, выполнялась размеренная стандартная работа флота во время стоянки в порту. Однако одновременно с этим на переполненных батарейных палубах и в полубаках, на твиндеках и в дальних отсеках интенсивно велась тайная работа совершенно иного рода, о которой адмиралтейство не только не имело ни малейшего понятия, но даже в мыслях не допускало такой возможности во флоте Его Величества: в укромных местах собирались матросы, избирали делегатов во флотский комитет, тайно встречавшийся на одном из судов, составлялся перечень претензий и требований, готовились конкретные акции протеста, вырабатывалась стратегия альтернативных решений и т.д. и т.п. Инициаторы и вдохновители этой идеи остались неизвестны, но, скорее всего, это были не “старые морские волки”, а жертвы насильственной вербовки - грамотные, не закосневшие в морской лямке люди, привыкшие к иной, более приятной жизни.