Аниськин и шантажист
Шрифт:
– Мы еще поборемся с тобой, Рыбий Глаз!
Но сначала, как и планировалось, колония.
С начальником колонии Костя никак не мог наладить отношения, что его очень удручало. Этот человек вообще был чрезвычайно противоречивым, как в старой песенке: «На лицо ужасные, добрые внутри». Лицо у него, правда, было самое обыкновенное, если не сказать, заурядное, а вот характер – ужасный. Всегда озабоченный, раздраженный, он ни разу не согласился пойти на контакт, который предлагал ему Комаров.
А с другой стороны, тот факт, что он поощрял инициативу Инессы Васильевны
Костику вообще всегда были симпатичны люди, молча и без лишних оваций делающие свое дело. И все-таки он жалел, что никак не мог пробить брешь в защитной оболочке этого скромного и некичливого трудяги.
Вот и сейчас, стоило только Комарову заикнуться о своей просьбе – он повторил уловку, к которой прибегнул на таможне – лицо начальника колонии побагровело:
– Доступ к информации, имеющейся в нашем компьютере, оформляется не одним днем, – процедил он.
– Да мне не нужна информация с вашего компьютера, – предпринял еще одну попытку Костик, – мне только просмотреть кое-какую информацию на своей дискете. Всего и делов, что на пять минут.
– У нас жесткие правила, которые действуют для всех, – развел руками начальник, – даже для таких важных персон, как участковый местного совхоза. Так что ничем помочь вам не могу. Кстати, у меня для вас сюрприз, – глазки начальника залоснились, – тут на наше имя пришла жалоба, касаемая непосредственно вас. Не думаю, что ей необходимо давать ход, но советую жить в мире с местным населением. Сами понимаете, раз вам это сойдет с рук, два сойдет, а там и до тюрьмы недалеко. А у нас милиционеров не любят.
Костя взял надорванный конверт со знакомым почерком.
– Да это же Белокурова, она всегда на меня пишет, я на ее дочери жениться не захотел.
– А это уже не докажешь, – довольно развел руками начальник колонии, – жалоба есть, и ваше счастье, что она анонимная, что мы вполне можем не отправлять ее куда следует. Всего хорошего.
– Всего хорошего, – вздохнул Костик, в душе желая начальнику колонии побольше плохого.
Интересно, в чем обвиняет его на этот раз мать Калерии, Анфиса Афанасьевна Белокурова?
– У меня сведения более скромные, но зато и более конкретные, – отчитывался Кирилл. – Школа местная бедная, впрочем, как и везде, на два несчастных компьютера молятся, как на святыню. Учитывая пронырливый и познавательный характер местной молодежи, директор распорядился охранять компьютерный класс как алмазный фонд России. Ключ от него имеет только учитель информатики, даже уборщица работает в присутствии педагога. Через окно попасть невозможно, сам проверял, учитель отличается непроходимой принципиальностью, тоже сам проверял.
– Кто учитель? – не смог припомнить Костик.
– Людмила Николаевна Болотникова.
– Пионервожатая? Она же филолог!
– А еще преподает физкультуру, информатику, ОЮЖ и ОЗОЖ. Деревня! Учителей не хватает. Кстати, она предложила мне свою помощь в любом деле.
– Она всегда мне помогает. Верный, надежный
– Ее обожают ученики, особенно пионеры, она принципиально и открыто борется за торжество справедливости во всем мире, имеет неограниченный доступ к компьютерам, может отправлять к абонентскому ящику всех учащихся школы по очереди, у нее была возможность распространить по школе новую кличку директора. Пионеры – они такие, – выразил сомнения Кирилл.
– Людку будем проверять в последнюю очередь, – отрезал Костя, – я ей верю, почти как Мухтару. В первую очередь нам необходимо подмазаться к бабушке Пелагее и узнать, откуда она взяла дискету.
– Дай-ка посмотреть, – протянул руку Кирилл.
– Зачем? Без компа она все равно вроде подставки под горячее.
– Хочу подержать в руках компромат на местную мафию, – усмехнулся Кирилл.
Костя достал из кармана драгоценную дискету. Вместе с ней он зацепил письмо, которое дал ему начальник колонии. Он попытался спрятать конверт от Кирилла, но было уже поздно.
– Любовное послание?
– Если бы, – вздохнул Костик и достал из конверта сложенный вдвое лист.
"Что же это делается на белом свете, граждане начальники, – эта наевшая оскомину фраза была визитной карточкой анонимщицы. – Уже и до того докатилось чудовище это, Комаров, что самого дорогого лишает. Вот и меня лишил этого самого дорогого. Я этого дорогого растила с пеленок, холила, грудью кормила, когда маменьку его дикие собаки динго задрали, нарадоваться не могла, все ждала, когда наступит день моего торжества и торжества всей вселенной. Да не будет справедливости на свете, пока кованные сапоги Комарова топчут белое тело земли нашей.
Да, я не сказала, кого я имею ввиду. В смысле, кого я холила-то. А холила я козлика моего, редкой и дорогой гонноверской породы. Достался мне козлик этот в наследство от прабабки, жила она за границей, не то в Австрии, не то в Австралии, померла недавно и завещала этого немолодого уже рекордсмена мне. Каких трудов стоило мне, бедной вдове, переправить его к нам в Но-Пасаран через Атлантический океан! И вот все понапрасну. Потому как захапал моего редкого козлика себе Комаров и держит взаперти, даже на свет белый не выпускает, а самое страшное, что породу портит, заставляет бедного животного жениться на местных беспородных шалавах, козах, то есть.
И ведь что самое страшное – так это последствия! Вы представляете, что будет, если в Австралии или хотя бы в Австрии об этом узнают? Они ведь и какое оружие против нас поднять за справедливость могут. Биологическое там, например. Например, тараканов нездоровых наслать или кенгуру. Мы же не потерпим и тоже на них чего-нибудь нашлем. И будет четвертая мировая война (или какая там по счету), а как следствие – всемирный потоп. А все из-за Комарова, нашего участкового.
Спасите мир! Переведите его в соседний район! А если не переведете, я и на вас управу найду. Козла приведите в восемь часов вечера к проходной мелькрупкомбината, в рога вплетите красную гвоздику, а в ошейник суньте журнал «Плейбой», или нет, лучше что-нибудь с вязанием.