Анка
Шрифт:
— А мне? — поднялся со стула Орлов.
— Ой, Макарович! Да вы же ее не знаете…
Анка прервала подругу:
— Яша, помоги раздеться этой толстушке и веди ее к столу, а я ей чаю налью.
— С лимоном, — пояснила Акимовна.
Усевшись за стол, Евгенушка сказала:
— Ой, подруга, дай отдышаться… — и тут же продолжала: — Таня жива… Таня Зотова… Она домой скоро приедет… Оттуда, из Германии.
— Таня! — разом воскликнули Анка, Панюхай и Акимовна.
— Я помню ее, — сказал Орлов. — У нее голубые глаза. А муж ее такой… скуластый.
— Хотя, правда… вы должны ее помнить, —
— Откуда у тебя такая новость? — спросила Анка.
— Виталий написал. Вот… — она вынула из сумочки сложенное треугольником письмо, развернула его дрожащими от волнения пальцами и стала читать…
Виталий Дубов, муж Евгенушки, писал:
«…и вот мы от самой Варшавы без остановки гоним гитлеровских людоедов, днем и ночью ведем ожесточенные бои. Скоро подойдем к Одеру, а за ним недалеко и Берлин. Очень тороплюсь. Заканчиваю приятной для тебя весточкой: вчера мы освободили из концлагеря женщин и девушек, среди них была и Таня Зотова. Вернее, не Таня, а ее тень. Мы не узнали бы ее, но она узнала нас… Не верится? Да, трудно поверить в такую встречу. Митя взял Таню на руки, как пушинку, и залился слезами. Многие воины плакали. Таня до сих пор не может забыть того, как издевался над ней Пашка Белгородцев, когда атаманствовал при фашистах на Бронзовой Косе, а потом продал ее в рабство. Хорошо сделала Акимовна, что пристрелила эту бешеную собаку…
Все освобожденные из концлагеря взяты под медицинский надзор и скоро будут отправлены на родину. Таня расскажет вам все подробно. Целуй дочку.
Виталий…»
— Ну, приятная новость? — спросила Евгенушка, пряча письмо в сумочку.
Но все сидели безмолвными… Акимовна вздохнула и заговорила первой:
— Да-а-а… Много бед причинил этот выродок. Силыча повесил… Аннушку три месяца в погребе держал… Тоже была тень-тенью…
У Анки шевельнулись тонкие брови, и она закусила губу. Тяжело было вспоминать все это. Орлов взял руку жены и нежно погладил ее.
— А сколько он наших людей в Германию отправил?.. Подростков не жалел, душегубил… — продолжала Акимовна. — И над Таней издевался, все принуждал ее, да кукишом подавился… Не таковская Таня… И меня облаял, щенок слюнявый… два зуба вышиб… Молодец Силыч! — и она стукнула ладонью по столу. — При всем народе в морду атаману плюнул. И лютой смерти не побоялся.
— А вы, Акимовна, молодец, что застрелили этого гада, — сказала Евгенушка.
— Это я научил ее из берданки палить, — и Панюхай с важностью погладил рыжеватую бородку. — Дроби не было, так я в патроны волчьи картечины запыжевал.
— Будто знали, отец, что из того дробовика придется по волку стрелять? — посмотрел Орлов на Панюхая.
— По бешеному волку, — уточнила Акимовна. — И батько его, шкуродер, был волком.
Анка заметно нервничала. Ей были неприятны эти разговоры. Она нахмурилась и резко произнесла:
— И охота вам вспоминать о всякой дряни…
— И то правда, голубонька, — согласилась Акимовна, отодвигая стакан. — Спасибо за угощенье, пойду. Мне пора в столовую.
— И мне, — заторопился Панюхай.
— А ты куда, отец? — спросила Анка.
— Сети чинить. Скоро в море пойдем.
— Какое там скоро, когда еще февраль
— Э-э-э, мама двоеродная. Сани готовь летом, а дроги зимой.
Акимовна покачала головой:
— Неугомонный ты, Кузьмич. А ну, подай мне пальто. Поухаживай, что ли. А то сколько годов моим женихом прозываешься, а сватов не засылаешь.
— Никак не насмелюсь, Акимовна.
— То-то, — и добродушное ее лицо расплылось в улыбке.
Орлов взял с вазы два лимона и вложил их в руки Акимовны.
— Это вам наш подарок.
— Так много? — запротестовала Акимовна.
— Всего только два, — засмеялся Орлов.
— Берите, берите, — настаивала Анка. — Вы же любите чай с лимоном.
— Благодарствую, родимые, — растроганно проговорила Акимовна.
Панюхай помог Акимовне одеться, и они ушли.
Евгенушка, вздыхая, поглядывала то на Анку, то на Орлова. Анка усмехнулась, спросила подругу:
— Ты чего мнешься? Если что-нибудь сказать хочешь, говори.
— Да вот… хочу с тобой посекретничать. Вы не обидетесь, Яков Макарович?
— Нет, нет. Секретничайте.
— Яшенька у меня не охотник до бабьих сплетен. Идем. — Они перешли в другую комнату. — Ну, что там у тебя?
Евгенушка таинственно прошептала.
— Ты это с каким Иваном переписывашься?
Анка замотала головой:
— Я тебя не понимаю. Откуда ты взяла?
— А вот откуда, — и Евгенушка вынула из сумки конверт. — Я у письмоносца перехватила. Не дай бог мужу в руки попало бы. Читай обратный адрес: Иван Снежкович.
— Что, что?.. — Анка выхватила из ее руки письмо, прочла обратный адрес и расхохоталась. — Яша! Яшенька!
В дверях появился Орлов.
— Что случилось?
— Ты никогда не видел Иванушку-глупыша? — и ткнула пальцем в грудь Евгенушки: — Любуйся! — и снова залилась неудержимым смехом.
— Да что случилось? — недоумевал Орлов.
— Ирина Снежкович прислала мне ответное письмо, а моя подруженька заподозрила меня в измене тебе.
Евгенушка стояла растерянная и обескураженная. Анка вскрыла конверт, быстро пробежала глазами строки короткого письма и сказала:
— Жаль… Ирина приедет только в мае.
— Не велика беда, — беспечно произнес Орлов.
Анка вздрогнула и потемнела в лице.
— Неблагодарный… — по ее щеке скатилась слеза.
Встревоженный Орлов бросился к жене.
— Ты плачешь?.. Почему?..
— Потому, что ты не хочешь, чтобы она приехала сюда.
— Что ты говоришь! — удивился Орлов. — Ирина мне как родная сестра. Ее кровь спасла мне жизнь. Сейчас же напиши ей: ждем, ждем, ждем.
Анка пристально посмотрела в его открытое лицо и улыбнулась.
— Нет, ты добрый, Яшенька.
— А ты? — спросила Евгенушка.
— Не знаю…
— Тоже добрая, хорошая моя, — сказал Орлов, целуя Анку.
В Мариуполь гитлеровцы согнали из прибрежных поселков сотни женщины, девушек и девочек-подростков. Тут же были мужчины и юноши, которые не успели в свое время эвакуироваться и теперь попали к немцам в лапы. Их еще утром построили в колонны и под конвоем повели за город.
— На убой погнали… — скорбно проговорила одна женщина, провожая печальным взглядом уходившие колонны.