Анка
Шрифт:
— Не догадаетесь… Да ведь это я перед вашим приездом навела тут шик-блеск.
— Ах, вот вы какая хитрючая! — засмеялась и Ирина, шутливо погрозив пальцем.
— Милая девушка, моя хитрость безвредная.
— Верю, Дарьюшка, верю. У вас добрая, открытая душа.
Ирина с первых же дней так привыкла к этой бойкой, расторопной женщине, что, если Дарья по какой-либо причине не приходила на медпункт, она скучала по ней. У Ирины уже выработалась потребность каждый день чувствовать возле себя свою
Как-то, в разговоре, Дарья заметила, что медпункт — дело хорошее, а было бы куда лучше, если бы в колхозе открыли родильное отделение.
— А то бывает так, милая моя, что покуда довезут до района роженицу, да порастрясут ее в дороге, намучают, а в роддоме-то и места свободного не окажется. Хоть под плетень садись и рожай себе в муках мученических. А не то поворачивай оглобли домой и бабку-повитуху кличь.
— Нет, Дарьюшка, — возразила Ирина, — обойдемся без повитух. Ведь я окончила перед войной фельдшерско-акушерский техникум и работала в родильном доме.
— Вот радость-то какая! — всплеснула руками Дарья.
— И в район возить рожениц не надо. Наш медпункт располагает отдельной комнатой с двумя койками.
— Это мне давно ведомо, Иринушка, но я не знала, что вы акушерскому ремеслу обучены. Нынче же приведу сюда роженицу, а то ее завтра утром хотят в район везти. Она соседка моя. Вчера у нее были такие колотья, такие схватки…
— Веди, веди, — поторопила ее Ирина.
И Дарья привела соседку. Три дня и три ночи Ирина и Дарья посменно дежурили у постели роженицы. На четвертый день соседка Дарьи родила. Роды прошли благополучно. Довольный и счастливый муж роженицы, не зная, чем отблагодарить Ирину, принес ей жирного вяленого леща.
— Вот… примите… от всея души… — взволнованно бормотал рыбак. — Чебачок, что золото…
— Нет, нет, что вы! — отмахнулась Ирина. — Никаких приношений. Этим вы причиняете мне только неприятность.
Дарья строго посмотрела на соседа, кивнула через плечо. Рыбак извинился и смущенно попятился к двери.
Не было дня, чтобы возле медпункта не толпились бронзокосцы. В течение месяца Ирина завоевала их всеобщую любовь и признание. Одним Ирина оказывала медпомощь на месте, других, с более серьезным диагнозом, направляла в район.
— Ирина Петровна — наша исцелительница, — так уважительно отзывались рыбаки и рыбачки о ласковой и чуткой фельдшерице-акушерке.
Убедился в этом и дед Фиён. Он пришел на медпункт с больной рукой, обмотанной тряпкой. Ирина сняла тряпку, бросила ее в таз. У старика между пальцами был гнойный нарыв.
— Отчего это у вас? — спросила Ирина.
— Да так… — простодушно ответил Фиён.
— Так не может быть.
— Ну… как вам сказать?.. Рыбьим плавником накололся.
— Почему сразу не обратились ко мне?
— Думал,
Ирина укоризненно покачала головой и обратилась к Дарье:
— Горячей воды.
Она вымыла кисть, взяла скальпель, вскрыла нарыв. Потом промыла ранку, залила йодом, забинтовала.
— Завтра придете. Бинт не снимайте.
На другой день Фиён почувствовал такое облегчение, что решил не беспокоить Ирину и отправился на берег. Его бригада выходила в море.
Панюхай с удивлением встретил его:
— Исцелился?
— Полностью, — и Фиён, размотав бинт, несколько раз сжал и разжал пальцы. — Во! И ранка засохла.
Панюхай покашлял, прочищая горло, и сказал:
— Разве и мне спробовать, а?
— Опробуй, — посоветовал Фиён.
Вернувшись с лова, Панюхай не замедлил отправиться на медпункт.
Дарья приветливо встретила его, поставила перед ним табурет.
— Садитесь, больной. На что жалуетесь? — делая серьезное лицо, спросила Дарья.
Панюхай сел и усмехнулся:
— Ежели бы у нас на побережье были такие докторши, как ты, Дарья, все рыбаки давным-давно перевелись бы.
— Отчего, Кузьмич?
— От тоски смертной, на тебя глядючи.
Дарья захохотала. Ирина, улыбаясь, вступилась за свою помощницу:
— Что вы, Софрон Кузьмич. Дарьюшка красивая женщина. Обаятельная.
— Об этом и толкую, Ирина Петровна, что бабенка она магнитная! Вон Гришака прилип к ней и не отдерешь его.
— Ох, уморил, Кузьмич! — пуще прежнего разразилась звонким смехом Дарья.
Панюхай вынул из кармана часы, нажал большим пальцем. Крышка рванулась, блеснув золотой вспышкой, и стала ребром. Панюхай взглянул на циферблат, захлопнул крышку, спрятал часы.
— Кажись, не опоздал я к приему?
— Нет, нет, пожалуйста, — сказала Ирина. — У вас что болит?
— Да вот, — и он ткнул пальцем в горло.
— Кашель?
— И такая статья имеется. Но я по другому к вам, Ирина Петровна.
— Слушаю.
— Вот… в горле у меня хрипотит… Чем бы это там прочистку сделать?
— Простудное явление, — сказала Ирина. — Надо беречься. На всякий случай вот вам порошки. Принимайте три раза в день. Не пейте ничего резко холодного и очень горячего.
— Благодарствую, — и он ушел в приподнятом настроении.
Панюхай принимал порошки регулярно, но хрипота не проходила. И он пришел к такому заключению: «Видать, порошки слабосильные… Не подюжеют мою болезнь… Придется до могилы хрипотеть…»
А когда Фиён спросил Панюхая:
— Исцелился, Кузьмич?
Тот весело ответил:
— Аль не слыхать? Голос-то мой колокольчиком звенит.
— Да, — качнул головой Фиён, — слыхать. Звенит не звенит, но что-то в горле у тебя, Кузьмич, булькотит.