Анка
Шрифт:
Григорий крепко пожал руку Кострюкову, и они разошлись.
Возле дома Урина ребята месили глину. Сашка топтался по колено в крутом месиве, балансируя руками, покрикивал:
— Воды, воды подай! Эх!.. Жизнь наша-а-а! Анка, прыгай ко мне! Закручивай!
Панюхай, держа на руках ребенка, ходил за Анкой по пятам, мешал ей работать.
— Да возьми ты ее.
— Погоди, отец. Работу кончим.
— У меня поважней работа. Надо баб подбирать на вязку сетей.
— Успеешь…
Тут же был и Краснов с носилками, упрашивал помочь ему перенести «позорный» груз. Но все были так заняты, что не обращали
Увидев Григория, Краснов бросился к нему:
— Братец! Помоги кадушечку да корыто на пункт снести. Вот беда! Не с кем. Баба на сносях ходит.
— Эх, ты! — Григорий расплылся в улыбке. — А чего ж не помочь? — Он неожиданно обнял, поцеловал Краснова и подтолкнул в спину: — Пойдем! Чего же не помочь, когда силу девать некуда. Эх, ты!..
Панюхай посмотрел Григорию вслед, вздохнул:
— Что-то неладно с ним… — И к Анке:
— Дочка твоя от плачу замокрилась! Покормила бы…
На сверкающем взморье дробились косые лучи солнца. Ветер свежал, становился порывистей.
Незаметно таяли короткие дни. Близилась поздняя осень.
Дед Кондогур, щуря бесцветные подслеповатые глаза, неторопливо посасывал трубку величиною с кулак и задумчиво смотрел вдаль. Убегавшие к горизонту волны будто разматывали клубок его мыслей, и перед Кондогуром проплывал его жизненный путь, длиною в семь десятков лет.
Пятнадцатилетним парнем он приехал из Астрахани в поселок Кумушкин Рай вместе с отцом, который проштрафился и, скрываясь от полиции, бежал на Азовье. В первую же зиму отец умер от воспаления легких — прямо на льду, во время последнего лова рыбы, — и он остался один. До работы был большим охотником, трудился помногу, но жил бедно. Водка губила. Так и протекла молодая жизнь в одиночестве. Никто из девушек не хотел идти за пьяницу, хоть и пользовался он среди рыбаков большим уважением. И только на шестьдесят пятом году сошелся со вдовой-старухой и теперь коротает с ней последние годы.
Революцию принял Кондогур радушно, как море принимает по весне половодье рек. Участвовал в гражданской войне, был ротным поваром, считая и эту обязанность делом высокой чести.
Грамоты Кондогур не знал, но после женитьбы стал ежегодно выписывать газету, посылал в редакцию заметки, разоблачающие кулаков. Зная, что Кондогур неграмотен, кулаки и не подозревали в нем «доносчика», считали своим человеком, приглашали на выпивку и, захмелев, допытывались:
— И что за «Шип» объявился у нас? Хоть бы из-за угла глазком на него… Ведь поклеп за поклепом… Беда…
Кондогур опустошал кружку с водкой, облизывал усы и вместе с хлебом разжевывал слова:
— Смотря… каким «глазком». Они разные бывают… Есть… с бровями… а есть… и с мушками.
— А так, просто поглядеть, какой он из себя…
— У моря живете и не знаете? — хитро улыбался Кондогур. — Осетр… Черный осетр…
— Знаем. Но где нерестилище? Крючок бы закинуть… А то поганую икру мечет.
— Где ж… Видать, в Кумушкином Раю.
Как-то по пьянке кулаки предложили Кондогуру:
— Рыбак ты первеющий в поселке. Работяга, а живешь в бедности. Давай-ка с нами, а?..
И рассказали ему о тайном засолочном пункте, куда они отправляли рыбу. Кондогур дал согласие работать с ними, поблагодарил за водку и ушел. А
Позже рыбаки удивленно спрашивали Кондогура:
— Как же ты мог это, а? В газетку-то писать?
— А голова для чего на плечах?
— Да ты ж грамоте не учен.
— Не беда. Старуха из ученых.
Колхозное движение перекинулось с полей к берегам моря. В поселках росли и крепли артели. И вот от приплюснутой, вросшей в землю хижины пролегла к сельсовету тропочка.
Две недели Кондогур выглаживал ее тяжелыми сапогами. Он с утра приходил в сельсовет, часами просиживал у председателя, тормошил его.
— Что ж это, братец ты мой, куда ни кинь — народ гуртом работает, а мы вразброд. Давай толковать, собирай ребят. А то плетемся в хвосте, да и тот улизнет от нас, ухватиться не за что будет.
— Погоди. Надо подумать да поглядеть, что из тех артелей получится. А то знаешь… — хладнокровно отвечал председатель.
Но Кондогур не успокоился. Придя домой, достал бумагу, положил перед старухой:
— Пиши…
Председателя совета сняли, выбрали нового. И в 1929 году в поселке организовалась артель «Соревнование». Председателем ее стал Кондогур.
Комсомольцы рьяно взялись за работу. Выдвигали встречные планы, вызывали стариков на соревнование, боролись с прогулами, первыми выходили на штурм моря. Кондогуру это не нравилось, и он часто кричал на собраниях:
— Поменьше хвастай да побольше делай! Прежде со стариками совет держи, а потом прыть свою выказывай. Ерши! Поперед шипа не заскакивай! Цапнет!
— С хвоста возьмет, не проглотит. Колючий, — шутливо отвечали ребята.
Через год артель «Соревнование» приобрела моторный бот, увеличила улов рыбы и заняла первое место на всем побережье. Для всех было очевидно, что эта артель получит первую премию конкурса-эстафеты.
Но «Голос рыбака» внушал Кондогуру опасения. Газета рассказывала о новых успехах артели «Бронзовая Коса», предполагала, что бронзокосцы могут в числе первых прийти к финишу, если не ослабят взятых темпов.
…Оторвав взгляд от моря, Кондогур вздохнул, взял газету, лежавшую на завалинке. Подсыпал табаку в трубку, раскурил и вытолкнул с дымом:
— Бабка! Кличу тебя!
Из хижины вышла старуха с очками на лбу, всплеснула руками:
— Опять за рыбу гроши! Да ты уже сам грамоте знаешь.
— Читай. У тебя ловчее выходит.
— О чем тебе?
— О том же…
— И что за шалый человек…
Она развернула газету и медленно прочла:
— …«Выбрав улов, рыбаки тут же, на баркасах, просушивают сети. Моторное судно доставляет рыбу на берег и, вернувшись к постам с провизией и пресной водой, сейчас же принимает новый груз. За этот промежуток времени сети вполне успевают просохнуть и их вновь устанавливают на водоемах. Бронзокосцы показали, каких невиданных результатов можно достигнуть при конвейерной системе. На сегодняшний день артель „Бронзовая Коса“ имеет 188 процентов выполнения сентябрьского задания. 102 процента артель отдает на покрытие недодачи в весеннюю и летнюю путины. Комсомольская бригада заверяет, что к концу конкурса они перекроют осеннее задание».