Анкета
Шрифт:
Ларису (имя я знал из письма) я увидел и угадал сразу. Она сидела за памятником академику Цицину (бюст на мраморном столбе), на лавке, под деревом. Она была довольно миловидна, довольно стройна и на тридцать девять лет, о которых честно сообщила в письме, не выглядела.
— Здравствуйте, Лариса, — сказал я.
— Здравствуйте, Антон, — сказала она и протянула мне руку.
Я пожал руку, сел рядом и несколько боком, чтобы видеть ее и чтобы ей не составило труда поворачиваться ко мне.
— Мне понравилось ваше письмо, — сразу же приступила к сути Лариса. — Простое
— Может быть.
— Я уже вижу — это так. Были женаты?
— Нет.
— Почему?
— Долго был влюблен в одну женщину, — с неожиданной откровенностью ответил я.
— Да?
— А что? — удивился я ее удивлению.
— Ничего. Похожие истории. Я тоже… Но это неважно. Я устала. Да и прошло все. Хотя замужем я была. Но все прошло, прошло. Я не могу быть одна, мне надо общаться с кем-то, говорить. Вы умный человек? — заглянула она мне в глаза. Ее конкретность, ее прямота и даже резкость происходили — я это видел — из той решимости, которая иногда вдруг появляется в застенчивом и робком человеке, и во много раз превосходит привычную решимость человека от природы решительного.
— Да, я умен, — ответил я. — Хоть и нет высшего образования.
— Это не обязательно. Много зарабатываете?
— Хватает. Не очень много, но — хватает.
— Зачем же собрались в милицию?
— Вследствие некоторых принципиальных соображений.
— У вас есть какие-то принципы?
— Да.
— Вы не бабник?
— Нет.
— Не пьяница?
— Совсем не пью. Я же написал.
— Да, извините. Вы не мелочный человек?
— Нет.
— Храпите во сне?
— Нет.
— Хронические болезни есть? Я спрашиваю как врач. Я в поликлинике работаю.
— Хронических болезней нет.
— Любите готовить?
— Нет.
— Любите вкусно поесть?
— Не гурман.
— Ваше поведение в сексуальной жизни?
— Вопрос не очень конкретный…
— Агрессивны и требовательны, пассивны, удовлетворяетесь тем, что есть?
— Я достаточно умелый и умеренно темпераментный мужчина.
— Хорошо. Что еще… Пожалуй, достаточно. Я верю вам. Я по вашему письму поняла, что вам можно верить. Теперь спрашивайте вы меня.
Я растерялся. Мне почему-то не хотелось ее ни о чем спрашивать. Я составил представление о Ларисе по ее же вопросам. Одинокая женщина с какой-то драматической историей в прошлом — и, может, даже не одной. Любила мужчин ярких, сильных, под стать себе, потому что и в ней есть яркость и сила, несмотря на обычнейшую работу в поликлинике. Наверняка, кроме работы у нее еще что-то имеется. Поет песни под гитару. Играет в народном театре. Пишет стихи. В общем, что-то творческое. Пожалуй, об этом и спрошу.
— Вы стихов не пишете?
— Писала. Еще.
— Все. Вопросов больше не имею, — сказал я.
— Как это — не имеете? Учтите, я из сорока с лишним писем выбрала ваше. Если вы думаете, что я собираюсь встретиться еще с десятком претендентов, то ошибаетесь. Я выбрала вас — чтобы заодно проверить свое чутье. Мне кажется, оно меня не подвело. Поэтому я готова ответить на
— У меня действительно больше нет вопросов.
— Не понимаю. Вы что, полагаетесь на авось? Или умеете сразу разглядеть человека до дна? Или, может, я вам сразу не понравилась, поэтому и вопросы задавать нет смысла? В самом деле, зачем о чем-то спрашивать человека, который тебе неинтересен! — воскликнула женщина с таким видом, будто сделала маленькое открытие. — Ну, тогда извините. Если я выбрала только вас, это не значит, что вы выбрали только меня. У меня было ваше было письмо, у вас — только объявление. Наверняка вы — в поиске, наверняка у вас таких объявлений еще дюжина. Что ж…
Она встала. Она была оскорблена. Она была сердита сама на себя. Гордость ее уязвлена была.
— Присядьте, — сказал я. — Вы очень торопитесь. Вы понравились мне.
Лариса заглянула мне в глаза.
— Не врете, вижу, понравилась. У вас хорошо развито косвенное зрение, но я тоже наблюдательна. Вы успели меня всю разглядеть — и вас увиденное удовлетворило. Это справедливо, для своего возраста — да и вне возраста — я стройна, даже очень. Гимнастика с пятнадцати лет — каждый день. Живота нет, грудь крепка. Тело двадцатилетней девушки. Вам будет приятно. Как женщина я вам нравлюсь, верю. Как человек — не знаю, еще не поняла. Да вы и не знаете меня. Хотите, сама расскажу о себе?
— Не обязательно. Я, конечно, хочу о вас знать больше. С одной стороны. С другой — не хочу знать лишнего. Зачем? Ваша прошлая жизнь принадлежит только вам. Если вам очень захочется о чем-то рассказать, это можно сделать после.
— Значит, вы думаете, оно будет, это после?
— Почему бы и нет?
— Хорошо. Тогда так. Разговоры, общение — хоть год, хоть два, но на расстоянии или даже вблизи, но не при совместной жизни — это ерунда, человека так не узнаешь. Я живу в однокомнатной квартире. Недалеко, в доме за цирком. Вы?
— С сестрой и ее дочерью — в двухкомнатной. У вокзала.
— Прекрасно. Вы переселяетесь ко мне. Мы без всяких регистраций живем как муж и жена. Через месяц, от силы через два все станет ясно. Или мы понимаем, что нам друг с другом комфортно, уютно, терпимо — или чувствуем раздражение и ощущение ошибки. Во втором случае мы тихо-мирно расстаемся и считаем, что у нас просто был роман. Роман свободного мужчины и свободной женщины. Вот и все. Вас это устраивает?
— Да… Но…
— Что?
— Когда вы намечаете?
— Хоть сегодня. У вас много вещей?
— Да нет…
— Мебель вам не нужна, у меня своя. Значит, только личные вещи. Значит, нанимаете большую легковую машину вроде джипа — у вас самого ведь нет машины? — и все в нее умещаете.
— Да.
— Я называю вам адрес, вы идете домой, собираетесь — и часам к шести я вас жду. И сразу — за праздничный ужин. Согласны?
Она смотрела на меня с необыкновенной простотой, веселостью, приветливостью — и, главное, уверенностью, что предлагаемый ею вариант ничего необычного из себя не представляет. Встретились. Понравились друг другу. Решили жить вместе. Он пошел, собрался да переехал.