Анкета
Шрифт:
— Душно, племянница Настасья Владимировна. Выйду я на улицу.
— Там еще душнее.
Боясь услышать в ее голосе что-то сам не знаю что, — но откуда? — я отодвинул по полу стул, чтобы он загромыхал ножками, я скомкал — чтоб шуршала — газету и бросил на стол, я вышел из дома.
Я сел у подъезда на лавке. Растерянный, потерянный, жалкий. Презирающий себя. За мысли свои, за желания свои, за то, что дал волю этим желаниям и за то, что не дал им воли.
Напротив сидели, говоря в час по восемь с половиной слов, две старухи и глухой старик. Впрочем, вторая старуха была тоже глуховата. Первая же, ровесница
— ………………………….. — рассудительно говорила она.
— А? — переспрашивала вторая старуха.
Первая старуха повторяла — с некоторой иронией и превосходством, которые скрыты были чистосердечной досадой, что ее не слышат; и — одновременно — сердобольностью по отношению к немощной соседке.
— А? — спрашивал в свою очередь старик. И теперь уже вторая старуха громко говорила ему в самое ухо, и он кивал.
Я читал и слышал, что есть люди, которые в иные моменты завидуют старости и хотят быть стариками. Но со мной это случилось впервые. Я именно позавидовал им: они не мучаются уже душой, а только организмом — от хворей старости. У них нет других желаний, кроме самых простых, связанных опять-таки с потребностями организма.
Я долго сидел, проверяя себя и спрашивая: истинно ли мое неожиданное хотение старости? И понял: истинно. И как только понял это, то почувствовал себя — на минуту или на мгновенье, на долю мгновенья (так нападает вдруг на сердце боль или странная слабость или трепыханье — бывало несколько раз) — почувствовал себя стариком — и тут же воспротивился, испугался, и тут же обрадовался (боль ушла, слабость ушла, трепыханья нет больше!), встал на молодые упругие ноги, взлетел по лестнице, бодрой рукой открыл дверь, бодро и спокойно прошел мимо Насти, сказав:
— Будь добра, поставь чайник!
Бодро сел за стол, плотно и надежно — надолго, пододвигая под себя стул. И — застыл.
На краю стола, ничем не прикрытая и не окруженная бумагами или газетами, на чистом пространстве, нагло претендуя на роль заветного, — брошюра канцелярского, казенного желтовато-серого цвета. Психологический тест, анкета моя ненаглядная, будь ты проклята.
Я не суеверный человек, но вспомнил вдруг статейку какого-то адепта и деятеля белой магии о том, что в дом могут попасть наколдованные вещи. Зараженные (не заряженные, а именно зараженные) отрицательной энергией. Он назвал это энергетической инфекцией — предлагая, естественно, свои услуги и рекомендации по выявлению очагов инфекции с последующей санитарно-энергетической стерилизацией инфицированного помещения и людей, в нем проживающих. Первые советы бесплатно, за последующие и мероприятия по очистке — умеренная плата…
Мне захотелось порвать эту брошюрку. Я боялся ее. Каждый вопрос из тех, на которые я еще не отвечал, казался мне миной, на которой может подорваться моя отяжелевшая душа…
101. ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ВАША СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ НЕ ХУЖЕ, ЧЕМ У БОЛЬШИНСТВА ВАШИХ ЗНАКОМЫХ.
Неверно.
102. ВАШЕЙ СЕМЬЕ НЕ НРАВИТСЯ СПЕЦИАЛЬНОСТЬ, КОТОРУЮ ВЫ СЕБЕ ИЗБРАЛИ (ИЛИ НАМЕРЕНЫ ИЗБРАТЬ).
Неверно.
103. ЧАСТО ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ПОНЯТЬ, ПОЧЕМУ НАКАНУНЕ ВЫ БЫЛИ В ПЛОХОМ НАСТРОЕНИИ
Вместо «и» следовало поставить «или». Это разные состояния.
Неверно.
104…
114…
124…
133. ОЧЕНЬ МНОГИЕ ПРЕУВЕЛИЧИВАЮТ СВОИ НЕСЧАСТЬЯ, ЧТОБЫ ДОБИТЬСЯ СОЧУВСТВИЯ И ПОМОЩИ.
Утром я проснулся хмурым, разбитым — и гораздо позже против обыкновения. Обычно я встаю рано и легко, радуясь новому дню, не чувствуя своего возраста, с желанием работать, мыслить, — следовательно: существовать!
Вчерашнее вспомнилось. Валера Скобьев вспомнился. Кайретов.
Глупо все, пошло и страшно…
Нет, попустительствовать себе я не собирался. Прохладный душ, гимнастика — и все будет в порядке.
Надежда уже ушла на работу. Вообще, в последнее время она словно бы стала работать больше — может, стесняясь встречаться со мной, чувствуя вину, что из-за нее я не сижу, как раньше, дома, а где-то блуждаю, знакомясь с предложенными ею невестами…
Ванна оказалась занята: Настя принимала душ.
— Мадам, вы не одни! — постучал я. — Вылазь, Настасья Владимировна, я тороплюсь!
Родственно-игривый голос мой был ненатурален.
Неужели — опять наваждение?
Или случилась полнейшая чушь, которая никак не могла со мной случиться? — я влюбился в собственную племянницу? Причем не так, как любил Алексину (которую не любил), а любовью какой-то грубой, сугубо мужской… Или неожиданную вспышку интереса к юной Нине, дочери Тани, перенес на нее?
Получалось, как в глупой присказке: «Любите ли вы играть на пианино? — Не знаю, не пробовал».
Люблю ли я Настю в самом деле так, как мне вот теперь представилось? Не знаю, не пробовал.
Так надо попробовать, чтобы узнать, в конце-то концов!
У двери ванной комнаты давно уже отвалилась задвижка (которую я же и сломал, вообразив всякие ужасы о Насте). Я все собирался приладить, но все как-то… Да и необходимости нет: ясно же, что никто не войдет, когда там кто-то есть.
Я открыл дверь.
Сквозь прозрачную полиэтиленовую шторку…
Настя стояла спиной, поливая себя из душа. Воровским поспешным взглядом я оглядел ее, — пока не обернулась — и с облегчением дал себе отчет в том, что чувствую только неловкость — да еще странный какой-то страх, будто вижу себя со стороны, и будто это не я, а другой взрослый мужчина подглядывает за купающейся девушкой, и мне страшно, что он сейчас что-то сделает, и я готов броситься на него, защитить Настю, ударить его, отшвырнуть его.
— Эй, — обернулась Настя, — чего это ты? Дует, между прочим.
— Я спешу, мне уходить пора, а ты тут полощешься.
— А входить-то кто велел? — спросила Настя, совсем при этом не смущаясь, продолжая поливать себя из душа, запрокидывая голову, набирая воду в рот и прыская (я тоже люблю так делать). — Что, интересуешься?
— Подрасти сначала! — ответил я — и ответил без всяких обертонов! Ответил как дядя, а не как вожделеющий мужчина! — и словно груз тяжелый упал с души. Девчонка под душем, стройная, красивая — но невозможная, далекая, и никогда я не переступлю грань — не потому что не могу, а потому что не хочу. Я попробовал, — я не умею играть на пианино. Мне показалось. Приснилось. Почудилось.