Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
Шрифт:
— С тех самых пор, ваше величество, как они умеют любить своего государя и отечество!
— Хорошо! А кто доставил вам вести с юга, господин епископ? — мрачно — продолжал допрашивать Людовик, крепко скрестив руки на груди.
— Послы от ее величества королевы-матери.
— Так значит вы по-прежнему поддерживаете с ней отношения?
Ришелье утвердительно поклонился.
— А знаете ли вы, господин епископ, что это называется оскорблением величия? — быстро спросил король.
— Нет, государь, до сих пор не знал, разве мне могла прийти в голову мысль, что всякие отношения с женщиной,
Глаза Людовика сверкнули бешенством, он впился ими в лицо человека, решившегося так отвечать ему. Ришелье видел, как мгновенно налилась кровью и вспухла гневная вена на его лбу.
— Я не думаю, что совершаю преступление, предпринимая все усилия, чтобы прекратить эту ужасную вражду, решаясь ради этого говорить вам такие вещи, как говорю теперь? Ваше величество, вы доверились недостойному человеку. Может быть, я первый решился прямо сказать вам об этом, но я знаю, что так думает вся Франция и с торжеством встретит тот день, когда вы отдалите от себя коннетабля.
— Вы обвиняете герцога Люиня, ваше преподобие, и делаете это, разумеется, по поручению королевы-матери?
— Ничуть, ваше величество! Если королева намерена продолжать борьбу, то не в ее интересах, чтобы вы противопоставляли ей более достойного и способного противника. Нет, сир, не королева-мать, а вся Франция признала герцога Люиня недостойным и бездарным человеком. Коннетабль подвергает опасности ваш трон, он разоряет Францию.
— Хорошо, ваше преподобие, я наведу справки, произведу расследование. Я вовсе не в таком заблуждении относительно герцога, чтобы не обратить внимание на всеобщее неудовольствие его действиями, я сам поеду в Ангулем.
— Ради Бога, ваше величество, не делайте этого! Последствия могут быть ужасные! Обратите внимание на внешних врагов нашего отечества, которые смотрят на нас с угрозой, покончите поскорее с этой усобицей, которая может довести страну до полного опустошения! Королева-мать протягивает вам руку примирения.
— Как! Значит, вы ее посол!
— Если вам угодно так называть мои действия, то да, сир, я посол ее величества, вашей матери.
— В таком случае возвратитесь к ней и передайте, что с моей стороны не может быть и речи об уступках. Я требую полной покорности.
— А если военное счастье изменит ее величеству, в чем будет состоять ее покорность, которой вы требуете, сир?
— Однако, кажется, у вас очень широкие полномочия! — вместо ответа воскликнул король.
— У ее величества лишь одно желание, сир: мир и только мир во что бы то ни стало! Она ждет вашего решения и надеется на свидание с вами. Следовательно, в ваших руках покончить с этим печальным делом, о котором ваша мать горько сожалеет, несмотря на свои успехи.
— Она действительно сожалеет, или только делает вид?
— В этом вашему величеству очень легко убедиться лично. Я только что просил вас о свидании.
— О свидании с кем?
— С ее величеством королевой-матерью.
Людовик устремил на него мрачный пронзительный взгляд, но Ришелье вынес его совершенно спокойно.
— Так вы за этим сюда и приехали, господин епископ?
— Точно так, ваше величество, я приехал способствовать
— А где теперь королева-мать?
— Через три дня она будет в Фонтенбло для того, чтобы встретиться и переговорить с вами.
Король несколько минут молча размышлял.
— Возвращайтесь к королеве, ваше преподобие, и доложите ей, что я согласен на свидание.
— О, сир, эти слова наполняют мою душу неизъяснимой радостью! Они подают мне надежду! Простите мне мои слова, но лучшей и величайшей наградой епископу Люсон-скому будет тот момент, когда он увидит сына в объятиях матери.
— Конец нашего свидания покажет, был ли приезд вашего преподобия столь благодетелен.
— Если только последствия этого свидания совпадут с моими горячими желаниями, то для Франции настанут счастливые дни! Теперь, ваше величество, я полечу в Фонтенбло передать королеве-матери радостную весть о том, что свидание состоится через три дня. Сейчас я могу сказать, что не даром прожил свою жизнь. Да, сир, я повторяю от всей души: если бы за всю мою жизнь мне не удалось сделать ничего полезного, а только то, что моими стараниями состоится это примирение, я буду вправе считать, что жил не зря!
— Вы, кажется, говорите искренне, ваше преподобие, и это немало содействует успеху вашего дела и радует меня. Мне казалось, что вы не способны на глубокие чувства, а теперь я вижу, что ошибался. Мне хотелось бы увидеть вас в Фонтенбло, когда я приеду туда для свидания с королевой-матерью.
— Зто дает мне надежду на прощение, на возвращение вашей милости, сир!..
— Не будем заглядывать так далеко вперед, господин епископ. Я ничего не обещаю, время покажет, — перебил король и милостивым жестом отпустил Ришелье.
Но тот не хотел терять удобного момента. Он опустился на колени и, не жалея красноречия, выказал королю свою радость, глубокую благодарность и безграничную преданность. Король протянул руку, чтобы поднять епископа, и тот припал к этой руке горячим поцелуем. Впечатление было произведено, и Ришелье откланялся.
Первая попытка повлиять на короля вполне ему удалась. Людовик, который в начале разговора, видимо, и мысли не допускал о встрече с королевой-матерью, благодаря ловкости Ришелье, согласился на свидание с ней.
Большего епископ Люсонский не мог и желать. Он даже не ожидал такого успеха. Гордая улыбка торжества играла на его губах, когда он вышел из покоев короля. Первый шаг в его планах — примирение Людовика с матерью — был сделан. Этим он рассчитывал усилить свое влияние при дворе. И уже не скромное положение милостынераздавателя, а нечто иное виделось ему впереди. Если ему удастся с помощью королевы-матери свергнуть временщика де Люиня, настанет второй период его игры! Ришелье ясно видел, что Людовик по своим личным качествам не может существовать без руководителя, что правление для него невыносимо и ему нужен человек, в руки которого он смог бы его передать. Когда не станет де Люиня, должна будет отступить с его дороги и та, которую он использовал лишь как средство к достижению своих целей, королева-мать! Ришелье рассчитывал отстранить ее, завладев душой короля. Ученик и приверженец далеко превосходил свою наставницу силой ума и гением интриги.