Анна Фаер

Фаер Анна

Я громко вздохнула. Он точно говорит правду, я знаю, что он не врёт. В нашей стране даже в ладоши хлопать нельзя. И уж, конечно же, нельзя петь песни про свободу.

– А песня хорошая,- сказал Алекс.

– Да, «Ляписа Трубецкого». Он, кстати, тоже запрещён.

– Так ведь у них гастроли, они выступают,- удивлённо сказала я.

– Они выступают где угодно, только не на Родине.

– Как так? – мне становилось всё более интересно.

– В Беларуси нельзя петь о свободе в Беларуси. В Беларуси нет свободы,- сказал он серьёзно.

Алекс

тут же оживился и заглянул в лицо нашему незнакомцу:

– Так ты в деле будешь? – спросил он и подмигнул.

Незнакомец тут же замешался. Его этот вопрос, будто обжёг.

– Ты о чём? В каком деле? – спросила я у Алекса.

– Потом расскажу,- он отмахнулся от меня, как от мухи, и снова спросил у парня с гитарой: - Ну, так что? В деле?

– В деле.

– И много ещё?

– Человек десять моих знакомых.

– Если так с каждым, то будет толпа.

– Будет.

Мы замолчали. Приближались турникеты, а у нас с Алексом не было никакого плана.

– Нужно что-то делать,- шепнула я ему.

– Нужно.

– Да ведь мы должны спешить! – я стала давить на Алекса.
– Дима и Макс убьют нас! Я переживаю, я ещё хочу пожить немного!

– Забей, сейчас всё сделаю.

Я стала наблюдать за тем, как Алекс принялся объясняться перед гитаристом о том, что он забыл деньги в другой куртке. Честное слово, я была готова смеяться! Этот мажорчик, наверное, просто насиловал своё «я». В любом случае, такое у него было лицо. Он просил гитариста заплатить за нас, и почему-то был похож на неуклюжего пингвина. И это понятно, ведь он, конечно же, не привык брать в долг: всегда брали у него.

Но наш незнакомец оказался славным и понимающим парнем. Он заплатил за всех, а потом ещё оказалось, что нам по пути.

Всю дорогу мы разговаривали.

– Кстати! – вдруг вскрикнула я, и другие пассажиры обернулись на нас. – Мы не познакомились! Я Анна Фаер!

– Ник,- он улыбнулся мне и пожал руку тихо представившемуся Алексу.

– Так ты, значит, революционно настроен? – спросила я, прищурив глаза.

Он посмотрел на меня удивлённо и ничего не сказал.

– Конечно же, он настроен революционно! Ведь это сразу же видно,- ответил мне Алекс.

– Нет. Сразу видно, что он добродушный простофиля,- сказала я, а потом ухватилась за рот.

Ник искренне рассмеялся:

– Она всегда такая?

– Обычно она хуже,- сказал Алекс, слегка улыбнувшись.

– Нет, он не похож на революционера,- критически покачала я головой. – Почему ты решил, что он революционер? – я вопросительно глянула на Алекса.

– Смотри,- он указала на ленточку, повязанную на чехол для гитары.

Это была симпатичная бело-красно-белая ленточка.

– И? – я не понимала.

– Ты серьёзно? – Алекс поднял бровь.

– Она шутит,- улыбнулся добродушно Ник.

– Нет, правда, я не понимаю,- сказала я растеряно.

– У нас впереди ещё много станций. Сейчас будет время историй,- мы с Ником присели на два освободившихся места, а Алекс стал над

нами.

– Я слушаю. Это, кажется, что-то важное,- меня распирало любопытство.

Ник о чём-то подумал, развязал ленточку и принялся перебирать её в руках. Он обмотал её вокруг ладони, потом снова расправил, а потом сказал тихо:

– Это настоящий флаг Беларуси. Так было, конечно, раньше, до того, как нам подсунули то, что мы сейчас имеем. Наш флаг – вовсе не наш. Наш флаг бело-красно-белый. Наш герб – не наш. Наш герб – это «Погоня». Всё не так.

– А какая вообще разница? – я ожидала чего-то более интересного.

– Какая разница?! – вдруг вспыхнул Ник, а я удивилась, что этот медвежонок-простофиля может говорить так горячо. – Знаешь, они постепенно всё меняют. Они просто стирают нашу историю. Сразу убрали все государственные символы и заменили их новыми, которые не имеют отношения к нашей истории. Наши предки не под этим флагом проливали кровь, понимаешь?

– Да ведь сейчас это уже неважно,- сказала я неуверенно.

– Важно. То, что они убрали символы, - это только начало. Дальше больше. Сразу же сделали всё, чтобы убрать Верховный Совет. Убрали председателя, второго человека в стране.

– Потому что тут есть место только для первого,- ухмыльнулся Алекс.

– Президент? – спросила я неуверенно.

– В точку.

Мы перешли на шёпот.

– Зачем ему это? – спросила я.

– Последний диктатор в Европе,- зло усмехнулся Алекс.

Дальше всё время говорил Ник.

– Зачем? Никто не хочет делить власть. Особенно этот. И если бы ещё он что-то хорошее делал. Но ведь нет. По большей части что-то плохое. Хотя это мир сейчас такой, что как не крутись, всё выйдет боком. Таков уж удел правителей: выбирать то зло, что поменьше. Всегда приходиться выбирать из двух зол. В этом и беда. Но только этот свою страну продал,- тут из его рта, который мне казался таким невинным, посыпался злобный мат. – Ты посмотри! У нас кто-нибудь на родном языке разговаривает? Единицы! Это вообще считается чем-то зазорным, если ты говоришь на белорусском! Конечно! Это же ущербный, отвратительный и колхозный язык! Все неожиданно решили, что это именно так, хотя раньше все наши предки говорили только на родном языке. А всё это почему? Потому что таков ход главы нашего государства. Таков ход президента! Что ему наш язык? Что ему наша нация?

Я никогда не была националисткой, я никогда даже не задумывалась о том, что для меня значит страна, язык, символика и всё прочее. Но сейчас мне вдруг стало обидно. Ведь это действительно обидно, когда в Беларуси никто не говорит на белорусском. И знаете, что самое ужасное? Самое ужасное, что веками, когда Беларусь входила в состав других государств, наш язык был запрещённым. За то, чтобы сейчас им могли пользоваться, проливались целые моря крови. И сейчас, когда цель достигнута, все вдруг просто отвернули нос от того, за что когда-то целые поколения отдавали свои жизни. Я просто не понимаю, как такое могло произойти.