Анна Фаер
Шрифт:
Дима вёл меня домой. Он всё время говорил. Потом нас догнал Макс, он тоже начал испуганно что-то говорить. Кажется, они извинялись, но они уже прощены. Думаю того, что я жива, может быть только благодаря им, достаточно, чтобы простить.
Они сильно переживали. Они переживали даже сильнее меня, хотя это всё-таки я, а не они, едва не угодила под колёса. Мы уже были дома, в тепле и уюте, а я всё ещё не могла отойти от шока. Один шаг. Понимаете? Один шаг. Между жизнью и смертью всего лишь один шаг. И когда ты его делаешь, становится ясно, что всё на самом деле не так уж и плохо.
Дима пытался меня развеселить, но ничего у него не вышло. Макс пытался меня покормить свежеиспечённой пиццей, но я ничего не хотела. Я вообще ничего не хотела. Они с Димой, наверное, перепробовали всё, чтобы хоть как-то вытянуть меня из моего шокового состояния, но ничего не получалось.
Ближе к полуночи Макс принялся вести со мной какие-то серьёзные терапевтические разговоры. Применял всякие штуки из психологии и психиатрии, а ничего не получалось. Дима в это время сидел перед телевизором и листал каналы. Он что-то искал. Но мне было плевать. Мне на всё теперь плевать. Перед лицом смертью всё начинает казаться таким никчёмным и неважным. А ведь это лицо перед нами постоянно.
А потом Дима тихо сказал:
– Фаер, смотри, твой любимый фильм.
Я уныло обернулась к телевизору. У меня непроизвольно появилась улыбка. Это был мой самый любимый фильм. Это была лучшая сцена в нём. Но улыбка моя сползла с лица быстро.
– Ты чего? Ты же его так любишь,- сказал Дима мягко-мягко, так, что в его голос хотелось укутаться и сидеть в этой мягкости всю ночь.
– Я хочу, как в фильме,- сказала я, наконец.
Там была отличная сцена. Лучшая сцена, наверное, не только в этом фильме, а в истории кино в целом. Сцена в ванной.
– Ладно,- Дима вдруг улыбнулся. – Будет, как в фильме! Я наберу воду в ванную.
И он бодро вышел из комнаты. Мы с Максом остались вдвоём. Я посмотрела на него вопросительно.
– Будет, как в фильме,- сказал он, улыбаясь.
И я тоже улыбнулась. Я стала смотреть на экран. Мой любимый фильм. Всё, кажется, хорошо. Я жива, и сейчас, вроде бы, даже будет что-то весёлое.
– Ванна готова! – закричал Дима.
– Иди,- сказала я Максу. – Я к вам потом подойду.
Я быстро спустилась на кухню. Были бы мы у Алекса, то, конечно же, я бы взяла бутылку белого вина. Но мы у меня, поэтому будем пить апельсиновый сок. Но всё-таки из бокалов.
Взяв три бокала и кусок так и нетронутый пиццы для Димы, я медленно пошла в ванную. Они уже сидели вдвоём в разных её концах. Дима пытался сделать себе бороду из пены, но она вечно сползала вниз. Я, расплывшись в улыбке, отдала им бокалы и сок. Кстати, Дима пицце обрадовался больше всего. Я так и знала, что он голоден. Он всегда голоден.
Стоя прямо над ванной, я смотрела вниз на плитку пола. Потом, как-то устало вздохнув, начала снимать с себя одежду. Кто бы мог подумать, что всё кончится так? Кто бы мог вообще подумать, что когда-нибудь я без малейшего неудобства буду сидеть в ванной вместе с ними в одном нижнем белье? Жизнь, оказывается, чертовски странная.
Забравшись в ванную, я долго устраивалась
– Хорошо, да? – спросила я, играя с пеной.
– Ты о чём?
– Обо всём. Хорошо жить.
– Хорошо,- отозвался Макс.
– Хо-хо, хорошо иметь бороду, - сказал басом Дима.
Он, наконец, смог сделать себе из пены какое-то жалкое подобие бороды. Я рассмеялась, а потом брызнула ему водой прямо в лицо. Началась маленькая война, в ходе которой пострадал даже не в чем неповинный Макс.
Было очень хорошо. Я чувствовала себя пьяной, хотя ничего кроме апельсинового сока и не пила. Мы сидели в ванной, наверное, несколько часов, и просто говорили.
– У тебя шрам останется,- сказала я, указав на руку Димы.
На его руке было тёмно-вишнёвая корочка, оставшаяся от моих зубов.
– Останется,- согласился Дима, а потом улыбнулся. – И это хорошо. Я каждый день тебя вспоминаю, когда вижу свою руку.
– Ты никогда меня не забудешь?
– Не забуду.
– Тебя невозможно забыть,- усмехнулся Макс.
Наверное, это было и приятно слышать, однако я сразу же решила отвлечься. Как только происходит что-то приятное, я зачем-то хочу исчезнуть или сменить тему, или просто убежать. Почему я так не поступаю с тем, что мне неприятно?
Я напрягла и вытянула вперёд правую руку: по ней ручейками стекала вода.
– Человеческое тело такое красивое,- сказала я, рассматривая свою руку. – Я в детстве думала, что лошади самые красивые животные. Так вот теперь мне кажется, что нет ничего красивее человека.
– Венец творения,- усмехнулся Макс, отхлебнув из бокала немного сока.
– Да, я именно об этом и говорю! – сказала я восторженно. – Человек – это лучшее творение бога. Мы, может быть, подлые мрази, но мне нравится то, как выглядят наши тела. Я так люблю людей. Люди прекрасны. И я в восторге от этого. Мне так нравится всё, что несёт на себе наше тело. Я люблю изумрудные глаза, я люблю шрам в виде месяца, который тебя оставила в детстве собака,- сказала я Максу, а потом обернулась к Диме. – Но твой шрам на руке мне всё-таки нравится больше потому, что я очень люблю ту злую и эгоистичную собаку, которая его оставила. И вообще люди такие потрясающее! Я так люблю их. И мир. И вас. Я очень люблю вас. Я сказала сегодня, что ненавижу, но я врала. Простите.
– Куда тебя понесло,- усмехнулся Макс уголком рта.
– Я едва не умерла сегодня, я едва это всё не потеряла. Представьте, что было, если бы вы опоздали всего на пару секунд…
– Мы никогда бы не опоздали,- улыбнулся мне Дима.
Мне было тревожно, но когда тебе так улыбаются, как улыбается Дима, вся тревога куда-то исчезает. Тревога исчезла, и пришло что-то весёлое. Я снова начала брызгаться. Мы неудержимо хохотали на весь дом, даже вечно занудный Макс и тот хохотал и не мог остановиться. Мы заляпали пеной все стены и весь пол, но в тот момент это было просто неважно. Когда-нибудь придётся убираться, но сейчас мы счастливы. Счастливы! Именно счастливы! В самом прямом значении этого слова!